Сын императрицы

Собственно, так оно и произошло, форсировав Западную Двину, северная группировка коалиции разделилась — германские корпуса продолжили наступление на Ригу, французы же неожиданно повернула на юго-восток, к Вильно (*Вильнюс) и захватила врасплох этот важный стратегический пункт на втором рубеже обороны. Теперь неприятелю открывалась прямая дорога к Витебску и Смоленску, далее на Москву. Русское командование поздно среагировало на маневр Наполеона, изменившего направление главного удара, пришлось спешно перебрасывать основные силы вслед за ушедшими в глубь страны вражескими соединениями. Тому же Багратиону передали приказ срочно идти к Минску наперехват прорвавшемуся неприятелю, если не удастся, то к Витебску. Тормасову же достался больший участок фронта, его армии поставили задачу сдерживать наступление не только южной группировки противника, но и отчасти центральной.

В конце июля передовые части армий Барклая-де-Толли и Наполеона встретились под Островно, небольшим городком неподалеку от Витебска. Вначале столкнулись кавалерийские полки генерала Остермана-Толстого и Мюрата, затем в разгоревшееся между ними сражение втянулись подошедшие основные силы. Обе стороны вступали в бой практически сходу, шли в открытую атаку, строй против строя, не оставалось времени на строительство каких-либо укреплений и позиционную борьбу, лишь на ограниченные маневры. Битва проходила весь день до самого заката, с огромными потерями и переменным успехом, но все же сказалось заметное превосходство французов в кавалерии и артиллерии, в конце концов оттеснили русское войско с поля боя в окружающие леса, а там и ночь подоспела, разведя противников из тесных объятий. Барклай-де-Толли не стал более рисковать своей армией, отступил к Смоленску, отбивая на всем пути частые нападения на арьергард. Там и встретил Багратиона, не успевшего нагнать неприятеля до Витебска по ряду серьезных причин, а также главнокомандующего Кутузова, прибывшего сюда из Могилева, где до сих пор находилась его ставка и штаб фронта.

 

 

 

 

Сражение под Островно

 

 

Встреча командующих состоялась в ставке Кутузова, прошла непросто, в напряженной обстановке. Сказались прежние трения между ними и взаимные обиды, а также различные видения сложившейся ситуации. Каждый из них обладал сильным характером и не желал подстраиваться под мнение других, если не разделял его, к тому же имелась некая двусмысленность в их взаимоотношениях. Хотя чины у всех были равными — генералы от инфантерии, — но выше всех по должности находился Барклай-де-Толли, остававшийся министром обороны. На фронте же он находился в подчинении Кутузова, с которым и прежде не ладил, дело даже дошло до отставки одного из них. С Багратионом у него также происходили стычки, норовистый кавказец не стеснялся прямо в лицо выразить недовольство его приказами и распоряжениями при обсуждении, правда, после их утверждения исполнял безукоризненно — воинская дисциплина вбилась с юных лет.

Главный вопрос, который разбирали три генерала — защищать ли Смоленск или отступать дальше, — разделил их. Барклай предложил уходить дальше вглубь страны, считал, что нельзя подставлять армии вероятному разгрому — враг на данный момент все еще сильнее и недооценивать его никак нельзя. А так завязнет на большой территории, появятся сложности со снабжением нужными припасами, да и местные жители, разозленные грабежами и другими бесчинствами захватчиков, не дадут им покоя в тылу. В таком утверждении имелось серьезное основание — действительно, на захваченных землях все сильнее разгоралось пламя недовольства, крестьяне уходили в леса, спасая себя и свое добро, а после нападали на вражеские обозы, убивали незваных гостей при любой возможности.

Багратион же стоял на обороне города, предлагал дать решительное сражение на подступах к нему и остановить неприятеля, не позволить ему дальше разорять страну. Говорил разгорячено с явной убежденностью в правоте, почти не сдерживая свой темперамент, даже в этом отличался от хладнокровного шотландца, не выражавшего каких-либо эмоций. Кутузов внимательно, не перебивая, выслушал доводы оппонентов, после недолгого размышления вынес вердикт — отступать к Москве, притом не оставлять противнику никаких припасов, то, что невозможно унести или раздать местным жителям, уничтожить. Высказал еще с заметной в голосе болью:

— Мы Наполеона в прямой битве не победим, лишь всем миром можем одолеть. Люди поймут нашу правду, пусть не сразу, не осудят нас строго за допущенную слабость и обиду...