Сын империи

Но он не влез. Взялся за лямки ранца, обежал угол и отправился в школу пешком – по длинной обулыженной улице Скидельской, за высокими кирпичными стенами которой на другой стороне уже рычали невидимые танки, мимо запертых ворот рынка, через мост над железной дорогой, а потом налево, тянущейся над откосом пустынной улочкой с проваливающимися плитами, с травой, заброшенно вылезшей между торцами, а потом направо, под глухую и высокую замковую стену тюрьмы, за углом которой Александр исчезал в лабиринте средневекового сердечка Пяскува, где улички были такие тесные и даже в солнце темные, что машины сюда и не совались. Объезжали. А их, машин, на всю школу было две – серая «Победа» первоклассника Понизовского, сына полковника-особиста, и роскошный – ощерившийся зеркальным никелем – черный «ЗИМ» первоклассника Аракчеева, чей отец был здесь величиной абсолютной: Командующим Армией.

Остальные приходили пешком. Даже те, кто жил не на этом высоком берегу, а за Неманом, на противоположном низком, ще лежала худшая, не каменная, а деревянная половина города. И дети оттуда были не просто безмашинной серостью, а рванью. Форменной одежды, утвержденной для школьников Министерством просвещения, – фуражки, гимнастерки, ремня – у них не было, и даже некоторые приходили просто в галошах на босу ноту. Лица у них были бледные и битые, и не только к машинам, даже к «виллису», они сбегались и к бутерброду Александра, завернутому дома мамой в бумажные салфетки и в хрустящую кальку. «Дай, – кричали; – куснуть!» И они писались на уроках, или у них шла носом кровь, и они вываливались, упавши в обморок, в проходы между рядами парт. И были некрасивые и подлые. И было их – подавляющее душу большинство, которое сначала раздавалось перед машиной, въезжавшей на школьный двор, а потом сбегалось к ней и льнуло к зеркальным бокам, оглаживая выпуклые формы грязными руками. Раскрывалась, их оттесняя, дверца, выходил нарядный солдат – личный шофер Командующего. Обходил «ЗИМ» спереди, отворял заднюю дверь и, склонясь, принимал портфель первоклассника Аракчеева, который соскакивал следом уже с пустыми руками. Высокий и румяный, этот одноклассник Александра с веселым недоумением взирал на суету вокруг его машины – и проходил мимо, а солдат, почтительно сутулясь, нес за ним портфель до самого порога.

Однажды шел дождь, и Александр шел в школу. Одинокий, но среди школьников, растянувшихся по тротуару.

Вдруг к нему сворачивает серая «Победа». Дверца ее распахивается, и изнутри говорят:

– Эй, Сашок! Нам вроде по пути?

А он проходит мимо.

«Победа» обгоняет.

– Чего ты мокнешь, как дурак? Садись, подкинем!

Пешие школьники оглядываются на него с завистью, а потом с удивлением, потому что Александр продолжает делать вид, что приглашения не замечает. И проходит мимо. Тогда, нагнав, «Победа» начинает ползти с ним радом на одной скорости – с придержанной изнутри дверцей, через открученное стекло которой оба Понизовских, первоклассник и особист-полковник, зовут вовнутрь Александра – туда, где сухо и тепло. Потом полковник перегнулся, захлопнул дверцу, и «Победа» газанула, обдав Александра грязными брызгами.

– Чего это он задается? – спрашивает Понизовский-младший.

– Да неспроста, должно быть, – отвечает задумчиво Понизовский-старший. – Надо бы звякнуть его матери… Ты мне напомни, сынок, если забуду.

– Ну хочешь, – предложила мама, – мы тебя только до угла будем подвозить, а дальше ты сам? И после школы точно так же: до угла сам, а там мы тебя с Медведем, – (их шофером), – будем ждать. Договорились?

– Да пусть бьет ноги, если охота, – сказал Гусаров. – Чего ты к нему пристала?

– А ты не вмешивайся! – вскипела мама. – «Чего пристала». А чего мне этот ваш особист звонит, а? Нотацию мне целую прочел! «Советую вам обратить внимание на воспитание в мальчике духа коллективизма, а то, – говорит, – сразу видно, что он у вас в детский сад не ходил. Обособляется, – он мне говорит. – Бросает вызов! Вы, – говорит, – за ним уж последите, а то – знаете? – в тихом омуте…»

– Кто, Понизовский? – вскричал Гусаров.

– Ну а кто же? Он.

– Эт-то по какому праву?… Ну, ничего. Я с ним поговорю.

– Ты что? Не вздумай у меня!

– Скажу ему пару ласковых.

– И этот туда же! – сказала мама. – Знаешь, Леонид? Давай-ка ты своих подчиненных воспитывай! А воспитанием мальчика я уж сама займусь.

– А-а!… – издал Гусаров горловой звук.

Махнул рукой и вышел.

– Отца расстроил, – сказала мама. – Завтра с утра уж ладно, пешком пойдешь. Тем более с утра машины нет: папа на полигон едет. Но после школы, – возвысила она голос, – чтобы шел мне прямо к углу. Там мы тебя будем ждать. Договорились?