Сын империи

– Видишь? Во второй класс уже пошел. Не себя… Что мы! Нас этому учили – умирать. И если живы мы остались после мясорубки той, кой-чему, значит, в этом деле научились. Но их вот, незапятнанных, – и он тряхнул Александра так, что зубы лязгнули, – их – жалко. Иди, сынок, играй. И ничего не бойся, понял? Пока мы живы – я и дядя Слава, – ты можешь ничего не бояться.

– Отпусти ребенка, Леонид, – сказала мама.

Папа прижал его к себе, царапая орденскими планками, и оттолкнул, отворачиваясь, утирая кулаком слезу.

– Кто ж спорит? – согласился Загуляев. – Мне, брат, еще больше жалко: он у тебя один, и то усыновленный, а у меня их кровных две. Если не вернусь, с чем их оставлю в этой жизни?… О! – хлопнул он себя по лбу. – Я ж газету с таблицей купил!

И рванул из-за стола так, что уронил стул.

Жена его вздохнула:

– Совсем поехал мой летун. Знаете, что он сделал? Когда, значит, еще только первые слухи из Венгрии пошли, он снял все деньги со сберкнижки и – на все, ни рубля не оставил! – накупил лотерейных билетов. «Ва-банк, – говорит, – иду».

Поясняя состояние командира эскадрильи истребителей, она приставила указательный палец к виску и покрутила с насмешливым видом.

– Это ты по-нашему!… – Папа сделал попытку броситься навстречу Загуляеву, который внес свою кожаную куртку. – Люблю!

– Погоди, друг… Что там у нас в стаканах, нолито ли? Э, да мы, похоже, все добили.

– И става Богу, – сказала его жена.

– Нет, – сказал Загуляев, – нет, не Богу, а Случаю молись. А ты, Леня, в отчаяние не впадай: в моем дому последняя, она всегда была предпоследней… Ангелята! Вы куда попрятались? Тащите папке бутылку! Сейчас вам папка приданое будет выигрывать. Обеим по «Победе», как? Устраивает?

Перемигиваясь в предвкушении шутки, которая должна была насмешить офицеров до колик, ангелята принесли бутылку, на которой красовался черно-зеленый ярлык: «Московская особая». А папа ангелят тем временем раздвинул тарелки, разложил центральную газету с выигрышной таблицей, после чего отвалился вместе со стулом, выдвинул ящик комода и стал доставать одну за другой запечатанные пачки билетов всесоюзной денежно-вещевой лотереи осени пятьдесят шестого года. Накидав перед собою пачек, он затолкнул ящик и вернулся, крепко стукнувшись об пол подошвами и передними ножками стула. Обтер ладонями обритую наголо голову, сияющую в свете лампочки, обвел всех отчаянным взглядом – и распечатал бутылку. Сначала папе набулькал. Себе… До краев.

Они подняли стаканы.

– Фарту тебе, Слава! – пожелал папа.

– Не мне, – поправил Загуляев, – девчонкам моим. Старшей «Победу», младшенькой «Москвич». С таким приданым кто от них откажется?

– А их и без приданого возьмут, – сказала его жена. – Как, Александр? Давай, любую на выбор!

Девочки, прыснув, убежали, Александр стал медленно наливаться кровью стыда, а Загуляев посмотрел на папу.

– Что, друг Леня, может, и вправду придется нам породниться? Ну, пошел!

Они выпили залпом, и обращенные вовнутрь глаза летчика сделались недоверчивыми.

– Выдохлась, что ли? Крепости не ощутил.

– Мудрено ли? – сказала жена. – После четвертой поллитры.

– Крепость нормальная, – сказал папа. – Я объясню тебе, в чем дело…

– Ну?

– Азарт.

– Азарт, говоришь? Что ж, отрицать не стану. Такой я! – И он с треском распечатал первую пачку.

Поводив указательным пальцем по цифири столбиков таблицы, поднял глаза и весело сказал:

– Промашка вышла! Ничего, «Победа» в следующей.

– Чья? – спросила младшая.

– Не твоя же, – ответила старшая.

– Ах, не моя… Сказать?

– Ладно, твоя. Подавись.

– Папа, ты слышал? Сама сказала.

– Ладно вам, ангелята. – Он отбросил вторую пачку, она разлетелась. – Шкуру неубитого медведя делить… Ну-ка, а в этой? – И разорвал полоску на третьей.

«Победы» не было и в ней.

С окоченевшей на лице маской одобрения гусарству друга папа Александра курил папиросу, а. мама с тревогой поглядывала на жену летчика, с которой пачка за пачкой сползало безразличие. А летчик садил «Беломор» так яростно, словно поддерживал вокруг себя дымовую завесу.

– Все ведь снял, – сказала его жена. – Все, что с самой Кореи сбережено было. Рубль только один оставил, чтобы счет не закрывать. И что теперь мне делать? Завтра он уйдет, а у меня до конца месяца дотянуть не будет на что.

– Я тебе займу. – Мама обняла ее. – Будем теперь держаться друг дружки.

– Твой-то когда уходит?

Александр внутренне одобрил маму, даже подруге не разгласившей военную тайну: