Сын капитана Алексича

Дождь. Еще редкий, только-только входящий в силу. Этого еще не хватало!

Она передернула плечами. Мысленно представила себе теплое купе, занавеска тихо трепещет на окне, поезд мчится все дальше в ночь, и ничто не страшно — ни дождь, ни ветер, ни снег.

Впервые в жизни Женя была одна среди ночи, в чужом городе…

Ее охватило чувство неприютности, она показалась себе жалкой, заброшенной, никому не нужной.

Она привстала, оглядываясь вокруг. Нигде никогошеньки. Заснувшие дома, узкая улица, и только далеко впереди промелькнули, на секунду ярко вспыхнув, фары машины.

— Зачем я это сделала? — вдруг громко спросила Женя.

Ей представилась вся опрометчивость, необдуманность ее поступка. Зачем надо было сходить вечером, близко к ночи? Почему? Ведь можно было дождаться утра и утром слезть, утром все же куда удобнее, легче…

Нет, она не могла ждать. Не могла больше молчать, сдерживать себя, скрывать от Клавы то, что она знала, о чем все время думала, не могла не думать.

Лучше было сделать так, как сделано. Да, так лучше. Надежнее.

Она сунула руку в карман, нащупала сложенную там бумагу — записку, которую доктор передал ей. Его адрес.

Упрямый старик! Как чувствовал — адрес может пригодиться. Всю дорогу говорил об одном и том же, все надеялся, не согласится ли она, и в конце концов сунул ей адрес. «На всякий случай…»

Поехать к нему? Явиться почти в одно время с ним, сказать: «Принимайте!»

То-то же обрадуется!

Но с этим она еще успеет. Пока что надо подождать. Она решит, что делать. Впереди много времени, даже больше, чем нужно.

Еще ничего не известно, ничего не ясно, одно она знает — туда, куда ехала, дороги нет. И обратно в Москву путь заказан.

Дождь перестал. Потеплело, снова проглянула луна, потом скрылась в облаках.

Женя встала со скамейки, подняла воротник пальто. Потом посмотрела на свои часы. Всего лишь половина первого ночи.

Сколько еще впереди долгих ночных часов!.. И почему это ночь в чужом городе, когда нет крыши над головой, тянется особенно долго?

С вокзала доносились призывные, гаснущие вдали гудки паровозов.

Женя завернула за угол. Новая улица встретила ее порывистым, но не злым ветром, темными громадами деревьев, тусклым бегучим светом фонарей.

«Вот я иду, — подумала Женя. — Одна, совсем одна. И кругом ни души, ни одного человека».

Ей стало жаль себя, до того жаль, что она остановилась, закрыв глаза.

Почему-то вспомнилась сейчас румяная Мария Афанасьевна, председатель завкома, вахтер Егор Егорыч, хроменькая Чегодаева, которая хоть и старалась не показать вида, а до смерти завидовала Жене. И все-таки желала ей счастья. Все они желали ей счастья.

Как бы убегая от ненужных, ранящих сердце воспоминаний, Женя вдруг побежала, все быстрее, быстрее, и стук ее каблуков, не отставая, казался особенно гулким в непрочной ночной тишине города.

На площади, совершенно безлюдной, слабо освещаемой редкими фонарями, медленно прохаживался милиционер, одетый в плащ с капюшоном, накинутым на голову.

Женя подошла к нему. Милиционер обернулся, откинув назад капюшон. Женя увидела молодое, сильно обветренное лицо с толстыми добродушными губами.

— Поздно гуляете, — сказал милиционер, улыбаясь.

Женя кивнула.

— Опять будет дождь, не иначе, — сказал он, взглянув на небо.

— Где здесь гостиница? — спросила Женя.

— Далеко, отсюда не видать.

— Я вас серьезно спрашиваю, — сказала Женя сухо.

— А я вам серьезно отвечаю, — добродушно сказал он. — Гостиница далеко, на другом берегу, ночью и не найдете. — Он задумчиво окинул ее долгим взглядом. — Никак, приезжая?

— Да, из Москвы.

— Вот оно какое дело… — Пожевал толстыми губами. — В первый раз у нас в городе?

— Да, в первый.

Женя отвечала коротко, неохотно, но он не отставал от нее. Очевидно, ему здорово надоело ходить одному по пустынной ночной площади и он от души обрадовался неожиданной собеседнице.

Потом он взглянул на Женино лицо, что-то в этом лице поразило его, он и сам не мог объяснить, что именно.

Много позднее, вспоминая об этой короткой ночной встрече, он понял наконец, что именно удивило его тогда: отчаяние, безнадежное отчаяние в ее глазах.

Он замолчал, потер себе лоб. Влажное от дождя, дышавшее завидным здоровьем лицо его казалось озабоченным.

— Слушайте, знаете, что я вам скажу, — идите ко мне.

— К вам? — повторила Женя.

— Ну да, ко мне, — он подошел ближе. — Я тут недалеко живу, вы постучитесь, как я вам скажу, и жена вам откроет. У нас с нею условный стук — два раза подряд, потом подождать и еще один раз. А я под утро приду с дежурства.

Снова стал накрапывать дождь, все сильнее, все настойчивее…

— Что же вы? — спросил он.

— Хорошо, — сказала Женя. — Объясните, как найти.

Найти было нетрудно — пройти две улицы, и в переулке, носящем название Садовый, третий дом от угла.

— Устроитесь хорошо, — сказал милиционер. — И жене с вами веселее. Она страсть как не любит, когда я ночью дежурю…

— Ладно, — сказала Женя.

И, только отойдя, она вспомнила, что так и не поблагодарила его.

Идти было и в самом деле недалеко — две улицы, потом сразу же небольшой узкий переулок. Низенькая дверь, деревянное крыльцо с навесом, забор вокруг дома.