Сын капитана Алексича

— Такой же мой, как и твой, — отрезает Катя. — Иди сам, Гвоздь, я не пойду.

— И я не пойду, — говорит Семен.

Мы стоим на улице, а позади нас, вся в цветах, красуется «Роза ветров».

— Знаете что, — предлагает Семен, — пошли поищем его… может, он на пристани.

Мы обходим все ближние улицы, два раза уже побывали на пристани, несколько раз стучались в окно Сергеева дома. Его нигде нет.

— С него все станется, — говорит Катя. — Вдруг уехал куда-нибудь…

Одна коса ее расплелась и упала на плечо, но она не замечает этого.

— В самом деле, куда он мог деться? — спрашивает Семен и сам же отвечает: — Может быть, просто спит себе дома…

И мы снова идем к его дому.

Он встречается нам возле пристани. Еще издали, завидев нас, машет обеими руками.

— Никак, Семен? — он бросается к Семену. — Сенька, друг, приехал!

— Он-то приехал, — ледяным тоном говорю я. — Зато ты-то хорош!

Катя молчит. Она прикалывает косу на затылке и, демонстративно отвернувшись, глядит на Волгу.

— Понимаете, такое дело, — возбужденно говорит Сергей. — Иду это я из дома… я к тебе, Катя, шел, — он обращается к ней, но она по-прежнему упорно молчит. — Иду это я, а по дороге Егор. Куда? К себе, в Рыбинск. Ну как не проводить? Идем вместе. Он на «Грибоедове» уезжает. Вошли мы с ним на палубу, гляжу, сам капитан на палубе, курит, ни на кого не смотрит. Глянул я на него, — глаз оторвать нельзя, такое лицо, просто чудо, сами посудите!

Он раскрывает свой блокнот, с которым никогда не расстается, и мы видим нарисованное им грубоватое мужское лицо с широкими скулами и запавшими глазами. В зубах — трубка, кадык оброс короткой густой шерстью.

— Правда, колоритен? — наклонив голову, Сергей любуется портретом. — Герой рассказов Джека Лондона, этакий матерый морской волк… Я как увидел, загляделся, стал рисовать его и гудка не расслышал. Так до Ватутина и проехал, все рисовал. Потом опомнился, скорее обратно. Спасибо, попутный катер попался, а то бы встречного парохода до утра прождал…

— А Егор что же? — спрашиваю я. — Почему он тебе не напомнил, что надо выйти?

— А он тоже, наверное, позабыл, — простодушно признается Сергей.

Мы смотрим с Семеном друг на друга и вдруг начинаем хохотать. Мы буквально падаем на землю от смеха, а Катя, не обращая на нас никакого внимания, сурово и пристально глядит на Волгу.

— В этом весь Серега, — говорит Семен, отдуваясь и вытирая слезы, выступившие на глазах от смеха. — В этом он весь…

— Я пошла, — мрачно говорит Катя. — Мы и так уже, кажется, опоздали.

Мы бежим по улице, я с Семеном позади, Катя и Сергей впереди. Я слышу, как Сергей говорит Кате:

— Не сердись, Катя, родной мой…

Мы догоняем их у ворот «Розы ветров». Они держатся за руки. Они забыли о нас, обо всем на свете.

Катя вытирает своим платком его лоб.

— Можно ли так бегать? — спрашивает она. — Ты же весь мокрый!

Семен надувает щеки и печально трубит:

— Молчи, безнадежное сердце…

Во дворе нас встречает Надежда Поликарповна. Она в парадной форме — синее шерстяное платье с широким поясом, вокруг шеи — кружева.

— От вас от всех просто голову потерять можно, — говорит она низким голосом и негодующе сморкается в большой, усеянный горохами носовой платок.

Семен берет ее за руку.

— Пульс неровный, слабого наполнения. Явное расстройство симпатической нервной системы.

— Зато у вас она очень симпатичная, эта самая система, — обиженно замечает Надежда Поликарповна.

Она оглядывает нас, одного за другим, мимоходом поправляет воздушный шарфик на плечах Кати и подталкивает Семена вперед:

— Пошли скорее…

7

Еще в детстве, когда я чего-то желал, я часто думал: ну и что ж, это же пройдет, это будет и пройдет, и я буду только вспоминать о том, что было…

Позднее, став старше, я приучил себя так же относиться ко всему, что бы со мной ни произошло. Ведь все, в общем, проходит, и хорошее и плохое…

Прошла и наша встреча друзей. Собственно нас «стариков», было немного, зато кругом собрались нынешние обитатели «Розы ветров», и они приготовили нам самую что ни на есть радушную встречу: пели, танцевали, показали нам все свои трофеи, выращенные ими на Сухой балке, а потом мы — Семен, я, Сергей и Катя — рассказали о том, как мы жили здесь, в «Розе ветров», как живем, учимся и работаем теперь…

Я забыл сказать, о том, что Семен пел. Сперва он важничал, ломался и щеголял всякими умными словами: «я не в голосе», «у меня регистр спущен, связки ослабли», а поломавшись вдосталь, вышел на сцену и пел все, что его просили, от «Сомнения» Глинки до песни «Синий платочек».

Когда Семен вернулся на место, он сказал Кате:

— Я пел нынче для тебя.

— Да, — сказала она равнодушно; она даже не дала себе труда вникнуть в смысл его слов, ей было решительно все равно, для кого он пел.

Он опустил голову, надув толстые губы. Потом спросил Катю:

— Ты его очень любишь?

— Кого? — Катя даже вздрогнула от неожиданности. Не сговариваясь, оба посмотрели на Сергея. Он рисовал что-то в своем блокноте. Темная прядь волос упала на его лоб. Густые тени от ресниц легли на чуть впалые, плохо выбритые щеки.

Катя придвинулась к нему:

— Опять меня рисуешь?

Сощурив глаза, она вглядывалась в рисунок.