Сын капитана Алексича

Одно удивляло Антонину — Василий ни слова не писал о Юльке. Обо всех вспомнит — о стороже Дмитрии Дмитриче, о новом киномеханике, который жалуется на головные боли, но показаться желает одной лишь Антонине, поскольку много наслышан о ней, о школьниках, что по совету Антонины собираются с весны начать поход против непарного шелкопряда, и о новых Халатах для доярок, которые еще до отъезда выхлопотала Антонина, — обо всех и обо всем пишет Василий, и только про Юльку, про то, как она живет, как ее здоровье, Антонина ничего не знает. Василий словно воды в рот набрал — ни слова о ней…

Как-то Антонина не выдержала, сама написала Юльке открытку, спрашивала, как здоровье, пьет ли парное молоко, просвечивала ли легкие?

Юлька ответила быстро — чувствует себя хорошо, чего и ей желает, молоко иногда пьет, когда не забывает, в остальном все по-старому. Отец, если не пьяный, хорош, а мачеха какой была, такой и осталась, грызет Юльку без устали, пилит и точит ее день и ночь…

Антонина прочитала Юлькино письмо, задумалась. Что за баба эта самая мачеха! Кончится тем, что девчонка сбежит из родного дома, а ведь здоровьем Юлька похвалиться не может! Мало ли что может с нею случиться?

Мысль, простая и ясная, мелькнула в ее сознании. Мелькнула и не исчезла. Что, если взять Юльку к себе? Пусть живет у них, никому не помешает…

Чем больше думала Антонина, тем сильнее укреплялась в своем решении. Дом у них просторный, хозяев всего двое — она и Василий. Он человек покладистый, наверняка согласится, примет Юльку как родную, им с ней веселее, и ей, Юльке, будет лучше, а уж она, Антонина, все сделает, поправит девчонку, глаз с нее спускать не будет, а добьется своего — поздоровеет Юлька!

3

Кончился выпускной вечер. Антонина и Соня вернулись в общежитие. Соня чуть попозже Антонины.

Красивая, с разгоревшимися от танцев щеками, она смеялась, закидывая голову, блестя белыми, крупными зубами.

— Ой, Тонька, меня нынче все нарасхват, видала? То один просит на танец, то другой…

Антонина с улыбкой смотрела на нее:

— Королева бала, что и говорить…

— Да, королева…

Соня вздохнула:

— Вот и расстаемся мы с тобой, Тоня. Когда-то теперь свидимся?

— Свидимся, — рассеянно ответила Антонина.

Соня подошла к зеркалу.

— А я вроде привыкла к тебе, — смущенно, глядя в зеркало на Антонину, сказала она. — Разъедемся — скучать буду.

— И я по тебе скучать буду, — ответила Антонина.

Она не кривила душой. Она и в самом деле привязалась к Соне, привыкла слушать ночью ее горячие, торопливые слова о новом, самом лучшем, настоящем, привыкла к ее смеху, к внезапным слезам, к частым сменам настроений.

И порой, глядя на Соню, слушая ее нехитрые рассказы о новом увлечении, о «нем», в которого поверила и влюбилась с первого взгляда, Антонина с горечью думала: как много еще суждено Соне увлекаться и обманываться, влюбляться и разочаровываться…

4

Опять поезд везет Антонину, и вновь мелькают за окном перелески, рощи, деревья и придорожные столбы с загадочными цифрами приближают Антонину к дому, ко всему тому, что ей дорого, близко, о чем так часто думала и тосковала…

Василий встречал ее на вокзале. Еще издали Антонина заметила его растерянные, ищущие глаза, она замахала ему обеими руками, а он, не видя Антонины, все смотрел и смотрел на окна вагонов, и она знала: сейчас он увидит ее, и прояснятся его глаза, и он бросится к ней, расталкивая всех на пути.

Так и вышло. Он подбежал к ней, схватил за плечи, крепко прижал к себе.

— Тонюшка, до чего же я измучился…

Озабоченно оглядел ее похудевшее лицо:

— Вроде ты немного…

Он замялся.

— Постарела? — усмехнулась Антонина.

Василий укоризненно взглянул на нее:

— Скажешь тоже…

Он был все такой же, ласковый, истосковавшийся по ней, по ее совету, по ее близости. Она была для него всем — другом, женой, опорой…

Дома было тепло, пол чисто вымыт, на столе в голубом стеклянном кувшине синел букет васильков.

— Еще вчера собрал, — пояснил Василий, — все боялся, чтобы не завяли к твоему приезду.

Антонина обвела взглядом похорошевшую, словно бы принарядившуюся горницу. Подошла к Василию, закинула руки на его плечи.

— И я по тебе так соскучилась!

5

Юлька лежала у себя в боковушке. Еще с порога Антонина увидела, как блестят ее глаза. Быстро подошла.

— Ты что? Заболела?

Юлька не успела ответить. Из-за перегородки раздался голос мачехи:

— Как же, заболела! Дурью мучается…

Антонина, не слушая ее, села на топчан, вглядываясь в Юльку. Лицо Юльки было мертвенно-бледным, прямые волосы сбились на лбу. Глядя на Антонину блестящими, расширившимися глазами, Юлька повыше натянула на себя одеяло.

— Что с тобой? — спросила Антонина. — Мне-то хоть скажи!

Юлька отвернулась. У Антонины заныло сердце — такая у Юльки шея тонкая, в голубых жилках, словно у цыпленка. Обняла ее, прижалась щекой к ее щеке. Юлька лежала будто каменная, не шелохнулась.

— А у тебя жар, — сказала Антонина. — Давай-ка измерим температуру.

Юлька сказала почти неслышно:

— Не надо…

— Почему не надо? — удивилась Антонина.

— Так, не надо…