Сын капитана Алексича

Так разговор об общежитии заглох в самом начале. Но Потрашев затаил некоторую обиду на отца.

Чего он лезет не в свое дело? Зачем вмешивается туда, куда ему вовсе не следует вмешиваться?

Отец был беспокойным и в общем-то бестактным. Потрашев давно уже жил отдельно и даже не представлял себе, что старик стал таким бестактным и назойливым!

— В вашей газете пишут — снабжение города поставлено очень хорошо, лучше и быть не может, — после долгого молчания сказал отец. — А в магазинах ни грамма овощей. Это в такой-то области!

— Временные трудности, — заверил Потрашев. — Конечно, заготовительные организации осенью немного прошляпили…

— Вот так и писать следует, — настаивал отец. — Правду. Только правду. А то на газетном листе — полное благоденствие, а в магазинах — один лишь хрен и больше ни хрена! Как после этого люди будут к вам, начальникам, относиться?

Потрашев улыбался: ну что с ним спорить! Но в душе нарастало раздражение. Что ему надо? Кажется, уж его-то это вовсе не касается. Живет себе у сына, горя не знает, а туда же…

Иногда, не сдержавшись, он говорил жене:

— Честное слово, с кем не живешь, того не знаешь…

— Успокойся, Костя, — увещевала его жена. — Бог с ним…

— Нет, правда, отец совсем не такой, каким я его себе представлял…

— Старость, — утверждала жена. — К старости люди меняются… — И, сложив маленькие, холеные ладони, просила: — Только не ссорься. Потерпи еще немного, он же уедет, и опять все будет спокойно…

Однако отец, как видно, не собирался уезжать. Каждый день отправлялся ходить по городу, возвращался обычно с новостями и претензиями:

— Во дворе сельскохозяйственного института ржавеет под снегом столько всяких машин — и жатки, и плуги, и сеялки. За них же деньги плачены, народные деньги, ну на что это похоже!

А то просидит зачем-то целый день в жилищном управлении, наслушается всяких разговоров — всегда ведь найдутся недовольные и обойденные — и потом выкладывает сыну:

— С распределением квартир у вас нечисто. Я посмотрел, послушал, черт те что творится. Ты бы подумал об этом!

Потрашев стал ловить себя на том, что ему не хочется возвращаться домой. Он просто избегал встреч с отцом, а тот, как нарочно, каждый раз готовил ему какой-нибудь «взрывчик», как говорил Игорь.

Но однажды они поссорились не на шутку.

Старик с первых дней приезда приглядывался к Игорю. Игорь жил в семье обособленно: у него были свои интересы, недоступные, как он считал, родителям, свои друзья. К отцу и к матери он относился слегка покровительственно, называл их «предки», не стесняясь говорил им в лицо:

— Вы, друзья мои, не доросли до запросов современности. Подождите, когда-нибудь дорастете…

Отец и мать улыбались. В сущности, все эти шутки носили невинный характер.

Но дед не давал внуку спуску.

— Откуда у тебя такой нигилизм, такое неуважение к старшим? Ты же еще сопляк, тебя еще жареный петух ни разу не клюнул…

Игорь только плечами пожимал, не считая нужным спорить со стариком.

— Только этого не хватало! — жаловался он отцу. — Мало у меня забот, так тут еще дед со своими нравоучениями…

Отец успокаивал его словами Варвары Павловны:

— Ничего не поделаешь, старость. Потерпи еще немного…

Как-то при старике Игорь сказал отцу:

— У нас в институте уже начали поговаривать о распределении…

— Куда же тебя прочат? — с беспокойством спросила мать.

— В Благовещенск! Ты ж понимаешь, всю жизнь мечтал…

— Конечно, папа сделает все, что нужно, — сказала Варвара Павловна.

Дед резко выключил приемник.

— Что же именно сделает папа? — спросил он.

Игорь покосился на старика, но ничего не сказал. Потрашев молча разглядывал ногти.

— Понимаете, — улыбаясь, начала Варвара Павловна, — это все очень сложно. Игорь привык к определенным условиям жизни, и потом, не нужно забывать, что у него слабые бронхи, он еще в детстве…

— Нет, я хотел спросить, что сделает папа? — настойчиво спросил старик, глядя на Потрашева.

Не отрывая глаз от ногтей, Потрашев лениво отозвался:

— Ну, позвоню куда-нибудь, поговорю… И вообще, стоит ли сейчас говорить об этом? Ведь Игоря посылают не сегодня…

— Стоит. Очень даже стоит!

Игорь встал, не глядя на деда.

— Может быть, папа, мне не обязательно присутствовать при вашем разговоре?

И, посвистывая, вышел из комнаты.

Старик покачал головой.

— Костя, Костя! — с горечью сказал он. — Ты же все понимаешь!

— Что именно? — спросил Потрашев.

— Ты сам, своими руками толкаешь парня в пропасть…

— Не люблю громких слов, — как бы про себя сказал Потрашев.

Но отца уже невозможно было удержать, пошел-поехал. Он обвинял сына во всех смертных грехах, утверждая, что он портит Игоря, что поступает не по-советски, не так, как положено коммунисту, что по его вине сын вырастет избалованным приспособленцем, считающим, что все кругом обязаны что-то делать для него…

Никто не перебивал его, и он кричал, все более распаляясь, а потом вдруг побледнел, остановился на полуслове, прижав руку к сердцу.

Варвара Павловна испугалась, дрожащими руками налила стакан воды, подбежала к нему. Но он отвел ее руку.