Сын капитана Алексича

Он приходит в начале восьмого, вежливо пожимает руку каждой гостье.

— Очень рад вас видеть, — одинаково говорит он всем.

Слегка приувядший в женском обществе Василий Васильевич заметно веселеет.

— Нашего полку прибыло, — громко заявляет он и уже смело берет заветную бутылку, наливает гостю, а заодно и себе — что за питье без компании?

Галка мельком взглядывает на бабку, но бабка благодушно улыбается и подвигает мужчинам соответствующую закуску — селедочку, кислую капусту, маринованные грибки.

Она явно любуется Алешей — до чего весел, приветлив, обходителен. Не болтлив, а умеет вовремя слово ввернуть, каждому скажет, что полагается, к случаю.

— За новую квартиру и за постоянное счастье вашего дома, — говорит Алеша, чокаясь с Василием Васильевичем, и залпом опрокидывает рюмку.

«Девочки» улыбаются. Алеша — общий любимец, многие помнят, как он десять лет назад пришел на фабрику учеником в жаккардный цех. Был он тогда худой, веснушчатый до невозможности, с жесткими, торчком стоящими вихрами.

Первым учителем его был Василий Васильевич.

Как это он тогда сказал, придя вместе с Василием Васильевичем в ткацкий цех: «Никогда не поверю, чтобы из ниток полотно получалось, куда ж нитки деваются?»

Немало натерпелся от него Василий Васильевич. Парнишка был из рук вон непослушный, сколько раз убегал с работы. Спросит его, бывало, Василий Васильевич:

— Где ты был?

Ухмыляется в ответ:

— Где был, там меня теперь нет.

Тетя Оня однажды сказала:

— Не получится из него толка…

Василий Васильевич не согласился с нею:

— Почему не получится? Должно получиться…

Никогда на Алешку и голоса не повысил, пальцем его не тронул, только, бывало, после работы заберет его к себе, все говорит с ним, рассказывает о себе, о товарищах своих, о том, как на фронте воевал…

И вот по его вышло: получился из Алеши толк. Теперь на всю фабрику лучший мастер по жаккардным машинам, ударник коммунистического труда. Недавно его в кандидаты в члены партии приняли. Он, Василий Васильевич, дал ему рекомендацию, вторую дала тетя Оня.

И с виду выровнялся парень, не узнать. Куда только веснушки подевались и цыпки на руках? Волосы стали гладкие, слегка волнистые, и плечи почти что в косую сажень — Алеша аккуратно занимается в секции бокса, сведущие люди говорят — хорошим боксером будет.

Алеша в доме Широковых свой человек. С давних пор привык у них бывать и праздники проводить: ведь рос сиротой.

В детстве, случалось, таскал Галку за косы и, что греха таить, однажды даже нос ей порядком расквасил. А последние годы совсем другим стал, на глазах переменился: ходит за ней как привязанный, каждое ее желание выполняет.

Галка им командует как хочет. Василий Васильевич как-то не утерпел, сказал Алеше:

— Гляди, достанется тебе, характером она вся как есть в бабку.

Но Алешка — веселая душа — только рукой махнул:

— Это уж моя забота. И потом, вовсе у бабки не такой уж плохой характер.

Василий Васильевич не стал с ним спорить. В конце концов, не его это забота, а самого Алеши. Пусть справляется как знает.

Старательно отводя глаза от матери, он наливает по второй рюмке себе и Алеше.

Неожиданно не бабка, а дочь закрывает ладонью Алешину рюмку.

— Набрался уж, — бабкиным голосом говорит она. — Забыл, куда собирались?

«Девочки» смеются, громче всех старуха Широкова.

— Что, Алеша, не ожидал?

Алеша улыбается.

— Пусть по ее будет, — весело говорит он.

— То-то, — строго замечает неподкупная Галка.

«Девочки» смеются.

— Твоя кровь, Глафира, — шепчет на ухо Полина Марковна.

Но бабка не слушает ее.

— Говорят, к вам новые машины привезли? — спрашивает она Алешу.

— Привезли, — говорит Алеша, — машины-куколки, к ним подойди только, а они уже сами так и рвутся работать…

— Новые машины — это хорошо, — задумчиво, хозяйским тоном замечает Анфиса Поликарповна, — только и о старых забывать не след.

— А как же, — говорит Алеша. — У нас теперь каждый старается продлить жизнь старому оборудованию, профилактика и текущий — будьте спокойны, на самой высоте!

Василий Васильевич подмигивает Галке:

— Теперь дело за молодежью, чтобы свой класс показали…

Впалые щеки Анфисы Поликарповны розовеют.

— А при чем здесь они? — спрашивает она. — При чем, говорю? Ты лучше подумай о том, какие у нас нынче расцветки пошли, только нам, старухам, впору носить…

— Ну уж, не скажите, — поворачивается к ней Галка. — Наши художники недавно на совете свои эскизы показывали, — чудо что такое! Ты, папа, видел, правда, красивые?

— Ничего, подходящие, — говорит захмелевший Василий Васильевич.

А Галка даже о кино позабыла, рассказывает о новых эскизах художников, о расцветках, которые они предлагают для майи, ситца, жаккарда. Особенно всем понравилась яблоня — белые ветви на синем фоне и листочки кое-где разбросаны, и еще дольки лимона очень приятны, золотистые, сочные, словно настоящие, хороши будут на ситце с жаккардной ниткой.

«Девочки» слушают ее, притихнув. Они уже вышли на пенсию, на фабрике бывают от случая к случаю, но до сих пор каждое слово о родной фабрике словно мед на душу.