Сын Красного корсара

Пять баркасов, на каждом из которых было по двадцать пять человек, гребцов и стрелков, отошли от берега и приближались с бешеной скоростью, расходясь веером, чтобы пропустить фрегат посредине и пойти на абордаж с обоих бортов.

Вооруженные аркебузами солдаты вели частый и непрерывный огонь по верхней палубе.

Обе кулеврины, поставленные на большие вращающиеся подставки, обрушили на два ближайших баркаса убийственный залп картечью, тогда как десять пушек правого борта отправили свои ядра в лес, в котором пряталась испанская артиллерия.

Одна из пяти шлюпок, вторая по порядку, изрешеченная картечью, почти сразу пошла на дно. Однако остальные нисколько не замедлили своего движения и с отчаянной смелостью готовились к абордажу, тогда как аркебузиры удвоили частоту огня.

Сын Красного корсара, поняв, что имеет дело с недюжинными смельчаками, поднес рупор ко рту и приказал:

— Все буканьеры на палубу!

На всех флибустьерских судах всегда находилось некоторое количество этих изумительных стрелков. Можно даже сказать, что они составляли подлинную силу корсарских кораблей, потому что, как мы уже упоминали, эти бесстрашные охотники никогда не промахивались.

По команде графа тридцать бородачей с бронзовыми лицами, вооруженных тяжелыми аркебузами с длиннющими стволами, быстро поднялись на палубу, расположившись вдоль правого фальшборта и кормовой надстройки.

— Шлюпки — ваши! — крикнул металлическим голосом сеньор ди Вентимилья. — Мы займемся полусотнями и испанской артиллерией.

Обе стороны вели сражение отважно.

Оглушительно грохотали двадцать две пушки фрегата; с такой же яростью отвечали испанские орудия, более многочисленные и хорошо спрятанные за высокими скалами мыса, а также в лесу.

Практически на каждый выстрел сразу же следовал ответ.

Шлюпки между тем не переставали приближаться, выстраиваясь дугой и не обращая ни малейшего внимания на опасность, грозившую им с носа фрегата.

Однако буканьеры быстро остановили их порыв. Страшный свинцовый дождь посыпался на испанцев, собирая жуткую жатву среди стрелков и гребцов.

А буканьеры, спокойные и невозмутимые, несмотря на град снарядов различного калибра, вели меткий огонь, убивая или калеча врагов каждым своим выстрелом. «Молния», ведомая Мендосой, самым опытным лоцманом на борту, как и самым лучшим артиллеристом, сделала поворот почти у самого мыса, поймала ветер и, сделав последний бортовой залп, ушла в открытое море, держа курс на запад.

Артиллеристы сделали еще несколько выстрелов, продырявив пару парусов и обрубив несколько брасов,[38] а после прекратили совершенно уже бесполезную стрельбу.

— Ну, дон Баррехо, что вы на это скажете? — спросил граф гасконца, не отходившего далеко и не проявлявшего ни малейших признаков страха.

— Скажу, сеньор, что у этих флибустьеров в груди бьется кусочек хвоста моего приятеля Вельвевула, — ответил авантюрист. — Мне приходилось участвовать в сражениях во Франции и в Эстремадуре, но никогда я не видел столь бесстрашных бойцов. Один из ваших аркебузиров стрелял, даже не вынимая трубки изо рта.

— Скоро вы увидите и второго.

— Мы будем еще сражаться?

— Мы вышли на охоту.

— А что за дичь?

— «Санта-Мария».

— Она мне знакома: прекрасный галеон, да и вооружен неплохо, сеньор граф, но в данный момент на нем нет ни одного дублона, потому что вышел он из Сан-Доминго. Возможно, он отправился грузить золотые слитки в Вера-Крусе; именно поэтому я советовал бы вам подождать его возвращения.

— Я охочусь не за дублонами, — ответил сеньор ди Вентимилья, пожав плечами. — Я немного непохож на других корсаров; не погоня за золотом и не жажда приключений заставили меня покинуть Европу.

Помолчав, он сказал, словно самому себе:

— Пять или шесть часов преимущества! Надо добавить парусов.

Он поднес ко рту рупор и скомандовал:

— Ставить лисели! Марсовые на ванты![39]

Двадцать флибустьеров, ловких как белки, заскочили на ванты и затерялись в парусах.

— Дон Баррехо, — сказал граф, — не кажется ли вам, что настало время отдохнуть? За трое суток мы не поспали и шести часов.

— Да, кажется, сеньор, — ответил авантюрист, отчаянно зевая. — Правда, гасконцы могут обходиться без сна, по крайней мере, так говорят у меня на родине, но я думаю, в данном случае мои соотечественники не правы.

— Тогда спокойной ночи, — улыбнулся граф. — Скажите Мендосе, чтобы он выделил вам каюту.

Спустившись с мостика, граф обменялся парой слов со своим помощником и скрылся в кормовой надстройке.

— Нет ничего лучше, чем поступить, как он, — сказал гасконец. — Здесь не погреба маркизы де Монтелимар, бочки открывать не надо.

Тем временем фрегат продолжал свой бег на запад, ускоряя ход. Он весь покрылся парусами, от палубы до клотиков, и отлично держался, грациозно вздымаясь и опускаясь, на пологих волнах Мексиканского залива.

Причиненный сражением урон, по правде говоря, незначительный, был быстро ликвидирован многочисленным экипажем, а нескольких раненых перенесли в лазарет, доверив заботам судового лекаря.

На верхней палубе остались только двадцать пять моряков, работавших с парусами, и некоторые артиллеристы.