Послышалось цоканье копыт. От ворот дворца спустилась украшенная императорскими гербами карета, запряжённая тонконогими чистокровными конями. Подарок островитян, лучшие кони этого мира — по мнению самих островитян. Павел улыбнулся, вспомнив своего скакуна южных кровей.
По приглашению придворных магов Павел уселся в карету и в гордом одиночестве — Дилмуроду было указано ждать карету соответствующего ему уровня — направился во дворец.
Павлу приходилось бывать в императорской резиденции, точнее — в резиденциях. И в официальной, расположенной в Александровской Слободе, и в южной, и в лесном охотничьем домике. Но он всегда бывал там во время официальных приемов или балов, то есть тогда, когда во дворце было много людей и царила атмосфера празднества или официоза. Сейчас же дворец был угрюмо тих, насторожен и малолюден. Павла провели через основной вход, приоткрыв ради него гигантские створки дверей, правда лишь настолько чтобы мог протиснуться один человек. Внутри его встретила пара человек: придворный маг и гвардеец, вооруженный взведенным арбалетом. Он целился Павлу прямо между глаз. Во всяком случае, Павлу так казалось. Маг холодно улыбнулся и сказал:
— Прошу за мной. Вас ожидают в малом кабинете.
Он развернулся и двинулся к лестнице, ведущей наверх. Павел последовал за ним, гвардеец замыкал строй. Шли в полном молчании. Широкие коридоры дворца были непривычно для Павла безлюдны. Если, конечно, не считать лакеев и гвардейцев, дежурящих на каждом углу и провожающих Павла подозрительными взглядами.
Они подошли к богато украшенной двери, у которой застыл вооруженный коротким копьем гвардеец. Он поднял копьё, которым перекрывал вход. Дверь отворилась и Павел вошёл в святая святых Империи — кабинет Его Императорского Величества.
Здесь, в кабинете, обставленном предметами мебели не имевшими цены, вершил свои немыслимо важные дела Император. Здесь составлялись планы, рассчитанные на много лет вперёд. Здесь распутывались изощреннейшие заговоры. Здесь принимались судьбоносные решения. И всё это делал Его Императорское Величество собственной персоной. Павел чуть не зажмурился.
— Вы что столбом стоите, молодой человек? — продребезжал старческий голос.
У тлеющего камина в обширном кресле сидел старичок небольшого роста, седой как лунь и с аккуратно подстриженной бородкой. Только по мундиру и сияющей на цепи алмазной звезде и можно было понять, что Павел предстал перед Императором.
— Вот всегда так. Стоят с отвалившейся челюстью и не знают что сказать, — посетовал старик, обращаясь к своему собеседнику, занявшему второе кресло. Его лица Павел не видел.
— Я же говорил Её Величеству, что все эти косметические ухищрения и иллюзионные чары дают эффект, но провоцирует вот такие вот неудобства. Но с ней разве поспоришь!
— Женщины, что с ними поделаешь, — подал голос его собеседник. Это был отец Павла, ну а кто же ещё, — сынок, ты действительно, давай уже приходи в себя. Перед Его Величеством стоишь, как никак.
— И моё величество исполнено нетерпения. Давай, выкладывай, какой ты там заговор раскрыл, мой мальчик.
Павел расправил плечи, набрал воздуха и начал:
— За покушением на Ваше Императорское Величество стоят следующие лица: покойный князь Друбецкой, известный негоциант Анфим Лущепагин, а так же несколько подвластных им магов, прошедших обучение в тайной школе, местонахождение которой пока остаётся неизвестным.
— Ну что ж, неплохо, весьма неплохо, — равнодушно молвил Император, — а эти тайные школы, это те, про которые ты нам рассказывал, да, Петя?
— Они самые, Ваше Величество.
— Что ж, молодежь подрастает славная, да. Удалась твоя задумка — то. Я, признаться, не очень рассчитывал на успех. Даже запасной вариант готовил кое — какой.
— Такова императорская доля: готовить на всякий случай запасные варианты. Даже такие рискованные, как вывод из тени темных родов. Кстати, достопочтенная госпожа Воронова имеет непосредственное отношение к прискорбным событиям в монастыре.
— Всё — то ты знаешь, Петя. Скучно с тобой.
— Такова моя доля, — Павел не слышал в голосе отца и малой толики сожаления. Петр Павлович даже не пытался изобразить верноподданнических чувств.
— Тебе барон доложил?
— Он. Ваше Величество.
Император помолчал какое-то время. Наконец, он произнёс, обращаясь к отцу, но глядя в глаза Павлу:
— Ну так, думаешь готов твой отпрыск?
— Нет, ваше величество, не готов.
Император поднёс к глазам лорнет, внимательно, но без особого интереса осмотрел Павла. Словно экспонат в провинциальном музее.
— Ладно. Идите, молодой человек. Мой референт вам всё объяснит.
Князь собрался было уходить, как его окликнул отец:
— Пашенька, ты перстенёк — то верни.
Павел подошёл к отцу, передал ему перстень Друбецкого, развернулся и вышел, пребывая в полном недоумении.
За дверью его поджидал молодой человек, одетый в партикулярный костюм, по которому совершенно не представлялось возможным понять, к какому ведомству он относится и насколько влиятельный пост в оном занимает.