Сын маминои подруги (СИ)

Такого, как с Захаром, у Ули не было ни с кем. Никогда. Говорят, людям в постели надо привыкнуть друг к другу, притереться, научиться понимать потребности друг друга. А Ульяна, получается, с человеком, которого еще три дня назад не знала, такого эндорфина хапнула — безо всяких притирок и привыканий. Вот жила она, с сексом от случая к случаю и, как правило, без оргазма, а в лучшем случае — с намеком на него. А теперь вот — два раза за ночь как по щелчку пальцев. Так, будто Захар какой-то сертификат умеет на удовлетворение Ульяны. Или просто… хороший любовник.

Как говорится, достигается упражнением.

Мысль о том, с кем и как Захар упражнялся, была отрезвляюще неприятной. Настолько неприятной, что Уля ее прогнала. Но не думать уже не могла. Хотя бы о том, как она будет жить потом? Вот без этого кольца теплых рук, дыхания в шею, без смелых ласк, без уверенности в наслаждении, от которого внутри все дрожит и тянет сладко? Как?! У нее же билет на автобус на послезавтра.

Эти мысли были тоже… не очень. Нет, лучше сейчас обо всем этом не думать. Уля потерлась спиной о грудь Захара, почувствовала, как его руки сжались крепче. Вот бы так уснуть — в его руках. Чувствуя, как колется в шею его щетина. Она почему-то только сейчас это почувствовала. Что Захар небрит, и, наверное, уж не один день. Сколько раз за это время она целовалась с ним, а почувствовал почему-то только сегодня. Они же уже целых три дня знакомы. Он за эти три дня успел щетину отрастить. Господи, какая чушь лезет в голову. И вообще, надо собираться и уходить.

Уля предприняла попытку встать, но руки Захара сжались сильнее. Сильнее царапнула сзади щетина. Ульяна поежилась, повела плечами.

— Что такое? — Захар, словно не понимая, снова потерся щекой о ее плечо.

— Колешься, — вышло резковато. Зато Захар разжал руки, и у нее получилось встать.

Как обычно, запретив себе думать, как она выглядит со стороны, Уля принялась одеваться.

— Не помню, взял ли я бритву, но что-нибудь придумаю, — раздалась спокойное за ее спиной. — На крайний случай, топором побреюсь.

С ним невозможно понять, шутит он или всерьез. Уля натянула футболку, подняла худи, обернулась.

Захар продолжал сидеть на постели, абсолютно голый и совершенно невозмутимый.

— А ты чего засобиралась?

— Домой пойду. Очень спать хочется.

— Ясно.

Тон у него был не очень довольный, но Уле уже было плевать.

Она почему-то твердо решила, что не может позволить себе являться к бабушке домой под утро. Хотя Настасья Капитоновна, при ее уме и проницательности, вполне могла о чем-то догадываться. Или обо всем. Но, все равно, ночевать дома — это вопрос принципа!

Захар, между тем, спустил ноги с постели, подтянул в себе свои трусы, в этот раз — как Уля вдруг заметила — консервативные серые, натянул их.

Взял с тумбочки кувшин с морсом и шумно и прямо из горлышка ополовинил его.

— Вкусный — малина и клюква. Рекомендую, — он оттер рот тыльной стороной ладони. — Подожди пару минут, я сейчас оденусь.

— Зачем? — опешила Ульяна.

— Провожу.

— Захар, это в соседний дом!

— Я тебя ночью ходить одной по улице не отпущу.

И от этих слов вся ее досада куда-то делась.

***

Утром Настасья Капитоновна снова дала ей поспать, что заставило Улю практически окончательно увериться в том, что ее ночные похождения для бабушки не являются тайной, но она делает вид, что ничего не знает. Впрочем, настроения это Ульяне не испортило. И на завтрак снова были блины, и ароматный чай, и варенье.

А потом Настасья Капитоновна достала большую плетеную коробку.

— Дай-ка, Уля, я с тебя мерки сниму.

— Зачем? — Уля с недоумением смотрела на портновскую сантиметровую ленту в руках у бабушки.

— Так вон Катя мне какой мохер красивый подарила. Свитер тебе свяжу.

— Но это же ваш подарок! Себе и свяжите.

— Куда мне, — Настасья Капитоновна ловко обвила Улю лентой по спине и груди. — Мне подарок — вязать из такой шерсти.

Именно за этим занятием и застал их Захар. Ульяне казалось, она физически чувствует его взгляд, которым он прошелся по опоясывающей ее грудь портновской ленте.

— Добрый день, дамы.

— И тебе здравствуй, коли не шутишь, — Настасья Капитоновна невозмутимо распустила ленту, а потом села за стол и карандашом что-то записала в пухлый блокнот — наверное, цифры объема.

— А я решил вам снег почистить, Настасья Капитоновна. А то смотрю — двор-то у вас не чищен.

— Чисть, если решил, — хмыкнула Настасья Капитоновна. — Надо ж на обед-то заработать.

Захар ухмыльнулся, уже привычно подмигнул Уле — и вышел за дверь.

***

Настасья Капитоновна чистила картошку.

— Вот одного я не понимаю, — Настасья Капитоновна ловко орудовала ножом.

— Чего? — Ульяне было поручено нарезать остатки буженины и колбасы.

— Да вон, — бабушка качнула головой в сторону окна. Там, за окном, было видно, как Захар чистит снег. Практически так же, как в первый день приезда Ульяны сюда. Только в этот раз он одет — правда, без верхней одежды, но, по крайней мере, в штанах и толстовке. — Уже за тридцать, здоровый, видный — и холостой. В наше время это значило только одно. Точнее, два.