Сын на отца

После Нарвской «конфузии» его отговорил старый князь-кесарь Федор Юрьевич. Хотя колокола содрали со звонниц, дабы отлить пушки взамен захваченных шведами. И совершенно напрасно, кстати — десятки тысяч пудов колокольной меди так и остались лежать не востребованными, занесенные снегом. Требовалась орудийная медь, что лучше держала выстрел, а у нее совсем иная добавка олова. Пришлось часть орудий отливать из чугуна — тяжелых, совершенно ненадежных — они часто взрывались при воспламенении порохового заряда.

Средства у церкви имелись, и изрядные — богатства ведь веками копились. Одна Троицкая Лавра в смуту пятьдесят тысяч рублей отдала, да ему на воцарение архимандрит легко двадцать тысяч выдал — эти деньги и помогли сломить ненавистную царевну Софью.

— Кто там был из златорясых?

— Патриарх Стефан, митрополиты Сильвестр, Иеремей, Афанасий, епископы Иона, Досифей — их в митрополиты пророчат, и еще семеро архиереев — все кто под рукой оказались. Все архимандриты и игумены московские також с ними, а притча несметное число…

— Ого, как воронье слетелось, мин херц, закаркали, силу почуяв! А мы им шейки свернем!

— Васильевич — указ срочно пиши! Самозваного патриарха Стефана не признавать, его посланников хватать, заковывать в железо и в Петербург отправлять! Все священники должны дать мне новую присягу на верность, о том, что не будут утаивать от сыска тайну исповеди, если воровство какое против меня проведают!

— Уже, государь! Карами изменникам угрожать?!

— Самыми страшными — я с них шкуры сдирать прикажу, всех на колесо положу, чтобы долго мучились, каины! Кто там дальше с изменниками из персон шашни крутит?!

— Обе царицы, государь — они с царевичем народ с Красного крыльца благословляли, сам это зрел. Весь гарнизон московский на сторону царевича перешел — четыре полка солдатских вышло, да еще три гарнизонных, если с окрестностями считать. Да три полка драгунских, два полевых и от гарнизона один и шквадрон еще с ним отдельный — тем Вилим Монс командует! Он, собака, царицу от Суздаля сопровождал!

— Вот где тать, Данилыч, изменника не дал ты мне покарать! Сам его в Москву отпустил! Ой, дурень!

— Шкуру сдерем, сам его на ломти нарежу!

Совершенно спокойно отозвался Меншиков, что-то подсчитывая — силы мятежников его явно не впечатлили — десять полков, почти наполовину из гарнизонных солдат невеликая сила.

— Начальство над оными принял фельдмаршал Шереметев…

— Это он на тебя в обиде, мин херц, за сына!

— Надо было старика в монастырь отправить — сейчас бы под ногами не мешался! Дальше реки!

— Генерал-поручик Федька Балк присягнул с иноземцами — тех, кого не побили сразу.

— Эти сбегут быстро, как я с полками подойду, — Петр пожал плечами — «кукуйским немцам» царевич Алексей как батогами по причинному месту, попы все реформы свернут, а Немецкую Слободу сожгут — чего они не раз просили и даже требовали.

— Салтыковы, почитай, все примкнули! Царевич Сибирский со своим потомством тоже, а с ним татарские мурзы.

— И Васька туда же, кучумово отродье! Ах, тать! Не понравилось, что я его выблядков князьями сделал — сам захотел царствовать?!

— С ним сотни три татар, да две башкир — все тебе, государь, изменили! Они домой следовали из армии. В Казань гонцов отправили — обещали под Москву многие тысячи единоплеменников привести.

Петр заскрежетал зубами — если приволжские степи вынесут из себя двадцать тысяч конных лучников, а то и больше, то война примет нехороший характер, слишком опасна татарва. Да и Шереметев умеет ими командовать — все время воевал их руками, наловчились шведов бить.

— Говорят, что в Думе решили гетману гонцов направить…

— Скоропадский их с головами мне выдаст!

— К Полуботку, и к другим полковникам вестники пойдут, — мрачно произнес Вязьмикин, — а также к казакам на Дон.

От его слов помрачнели и Петр, и Меншиков, разом встревожились. Они оба прекрасно знали, с какой кровью царские войска подавили выступление атамана Кондратия Булавина, что начисто истребил отряд майора князя Долгорукова. Того самого, про которого кричали мятежные казаки — «кондрашка хватила».

Да и Гетманщина полыхнуть может — там помнили сожжение Меншиковым Батурина и Сечи, изгнание запорожцев. Ни в коем случае нельзя было давать мятежникам объединиться с казаками и татарами, тогда бунт против царя запылает как погребальный по нему костер, в который добрую охапку сухой соломы подбросили.

— И еще, государь, одно, но очень важное. В манифесте царя Алексея, второго этого имени, прости за эти слова, всем солдатам и матросам обещается служба в семь лет, да еще столько в запасе им быть — каждому десять десятин годной земли в солдатских слободах обещано. И жалование удвоить всем служивым — его начнут скоро выплачивать по полкам, деньги на то соберут. Чины дадут офицерам и также всем солдатам из дворян и однодворцев, опять же землицы им прирежут!