Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой

Зверобой постарался поставить ковчег таким образом, чтобы он по возможности не двигался. Затем он уселся на корме и предался горьким думам. Однако вскоре к нему подошла Джудит, пользовавшаяся каждым удобным случаем, чтобы побыть наедине с молодым охотником.

Предпринимая свой второй набег на индейский лагерь, Хаттер и Непоседа руководствовались теми же самыми побуждениями, что и во время первой попытки, к ним лишь отчасти примешивалась жажда мести. В этих грубых людях, столь равнодушных к правам и интересам краснокожих, говорило единственное чувство – жажда наживы. Правда, Непоседа в первые минуты после освобождения был очень зол на индейцев, но гнев скоро уступил место привычной любви к золоту, к которому он стремился скорее с необузданной алчностью расточителя, чем с упорным вожделением скупца. Короче говоря, лишь исконное презрение к врагу да ненасытная жадность побудили обоих искателей приключений так поспешно отправиться в новую экспедицию против гуронов. Они знали, что большинство ирокезских воинов, а может быть даже и все они, должны были собраться на берегу, прямо против «замка». Хаттер и Марч надеялись, что благодаря этому нетрудно будет снять несколько скальпов с беззащитных жертв. Хаттер, только что расставшийся со своими дочерьми, был уверен, что в лагере нет никого, кроме детей и женщин, на что он и намекнул в разговоре с Непоседой. Чингачгук во время своего объяснения со Зверобоем не обмолвился об этом ни единым словом. Хаттер правил пирогой. Непоседа мужественно занял свой пост на носу, а Чингачгук стоял посередине. Мы говорим «стоял», ибо все трое настолько привыкли иметь дело с верткими пирогами, что могли стоять, выпрямившись во весь рост, даже в темноте. Они осторожно подплыли к берегу и беспрепятственно высадились. Тут все трое взяли оружие наизготовку и, словно тигры, начали пробираться к лагерю. Индеец шел впереди, а Хаттер и Марч крадучись ступали по его следам, стараясь не производить ни малейшего шума. Случалось, впрочем, что сухая ветка потрескивала под тяжестью великана Непоседы или под нетвердыми шагами старика, но осторожная поступь могиканина была так легка, словно он шагал по воздуху. Прежде всего нужно было найти костер, который, как известно, находился в самой середине лагеря. Острые глаза Чингачгука наконец заметили отблеск огня. То был очень слабый свет, едва пробивавшийся из-за древесных стволов, не зарево, а, скорее, тусклое мерцание, как и следовало ожидать в этот поздний час, ибо индейцы обычно ложатся и встают вместе с солнцем.

Лишь только появился этот маяк, охотники за скальпами начали подвигаться вперед гораздо быстрее и увереннее. Через несколько минут они уже очутились вблизи ирокезских шалашей, расположенных по кругу. Здесь путники остановились, чтобы осмотреться по сторонам и согласовать свои действия. Тьма стояла такая глубокая, что можно было различить только мерцание угольев, озарявшее стволы соседних деревьев, и бесконечный лиственный полог, над которым нависло сумрачное небо. Один шалаш находился совсем под боком, и Чингачгук рискнул забраться в него. Движения индейца, приближавшегося к месту, где можно было встретиться с врагом, напоминали гибкие движения кошки, подбирающейся к птице. Подойдя вплотную к шалашу, он опустился на четвереньки: вход был так низок, что иначе нельзя было попасть внутрь. Прежде чем заглянуть в отверстие, служившее дверью, он чутко прислушался в надежде уловить ровное дыхание спящих. Однако ни звука не долетело до его чуткого уха, и змея в образе человека просунула голову в хижину, так же как это делает обыкновенная змея, заглядывая в птичье гнездо. Эта смелая попытка не вызвала никаких опасных последствий. Осторожно пошарив рукой по сторонам, индеец убедился, что хижина пуста. Делавар с той же осторожностью обследовал еще две или три хижины, но и там никого не оказалось. Тогда он вернулся к товарищам и сообщил, что гуроны покинули лагерь. Дальнейший осмотр это подтвердил, и теперь лишь оставалось вернуться к пироге.