Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой

Через пять минут молодой человек погрузился в глубокий сон. Джудит долго не могла уснуть. Она сама не знала, горевать ей или радоваться неудаче своего замысла. С одной стороны, ее женская гордость ничуть не пострадала, с другой стороны, она потерпела неудачу или, во всяком случае, должна была примириться с необходимостью отсрочки, а будущее казалось таким темным. Кроме того, новый смелый план занимал ее мысли. Когда наконец дремота заставила ее смежить глаза, перед ней пронеслись картины успеха и счастья, созданные воображением, которое вдохновлялось страстным темпераментом и неистощимой изобретательностью.

Глава XXV

Но темная упала тень На грезы утреннего сна, Закрыла туча ясный день, А жизнь – окончена она! Нет больше песен и труда – Источник высох навсегда.

Маргарет Дэвидсон

Уа-та-Уа, так же как и Хетти, встала с рассветом и в минуту окончила весь свой туалет. Свои длинные, черные как смоль волосы она завязала простым узлом, выбойчатое платье стянуло ее гибкую талию, и маленькие ножки украсились мокасинами. Одевшись таким образом, она оставила свою подругу заниматься хозяйством и вышла на платформу, чтобы подышать чистым воздухом. Чингачгук стоял уже здесь, бодрый духом и телом, и с глубокомыслием мудреца рассматривал небо, горы, леса и берега.

Встреча двух влюбленных была сердечна и проста. Вождь был очень ласков с невестой, хотя в нем не чувствовалось мальчишеской увлеченности или торопливости, тогда как в улыбке девушки, в ее потупленных взглядах сказывалась застенчивость, свойственная ее полу. Никто из них не произнес ни слова, они объяснялись только взглядами и при этом понимали друг друга так хорошо, как будто использовали целый словарь. Уа-та-Уа редко выглядела такой красивой, как в это утро. Она очень посвежела, отдохнув и умывшись, чего часто бывают лишены в трудных условиях жизни в лесу даже самые юные и красивые индейские женщины. Кроме того, Джудит за короткое время не только успела научить девушку некоторым ухищрениям женского туалета, но даже подарила ей кое-какие вещицы из своего гардероба. Все это Чингачгук заметил с первого взгляда, и на миг лицо его осветилось счастливой улыбкой. Но затем оно тотчас же стало снова серьезным, тревожным и печальным. Стулья, на которых сидели участники вчерашнего совещания, все еще оставались на платформе; поставив два из них у стены, вождь сел и жестом предложил подруге последовать его примеру. В течение целой минуты он продолжал хранить задумчивое молчание со спокойным достоинством человека, рожденного, чтобы заседать у костра советов, тогда как Уа-та-Уа украдкой наблюдала за выражением его лица с терпением и покорностью, свойственными женщине ее племени. Затем молодой воин простер руку вперед, как бы указывая на величие озера, гор и неба в этот волшебный час, когда окружающая панорама развертывалась перед ним при свете раннего утра. Девушка следила за этим движением, улыбаясь каждому новому пейзажу, встававшему перед ее глазами.

– Минги воображают, что делавары уснули за горами.

– Они все спят в этот час, кроме одного, и этот один – ты, Чингачгук, потомок великих Ункасов.

– Что может сделать один воин против целого племени? Дорога к нашим деревням терниста и длинна. Мы должны путешествовать под туманным небом, и я боюсь, что нам придется идти одним, мой горный цветок.

Уа-та-Уа поняла этот намек и задумалась. Ей, однако, приятно было услышать лестное сравнение из уст своего возлюбленного. Она продолжала молчать, как женщина, которая не должна была высказывать своих мыслей о важных предметах.

– Когда солнце будет там, – продолжал могиканин, указывая на запад, – великий охотник нашего племени очутится в руках мингов. Они сдерут с него кожу и будут его жарить, как медведя.

– Я жила среди гуронов и хорошо их знаю. Они не забудут, что их собственные дети попадут когда-нибудь к делаварам.

– Волк всегда воет, свинья всегда жрет. Они потеряли несколько воинов, и даже их женщины требуют мести. У бледнолицего глаза, как у орла, он проник взором в сердце мингов и не ждет пощады. Облако окутывает его душу, хоть этого и не видно по его лицу.

Последовала долгая пауза, Уа-та-Уа тихонько взяла руку вождя, как бы ища его поддержки, хотя не смела поднять глаза на его лицо. Оно стало необычайно грозным под действием противоречивых страстей и суровой решимости, которые теперь боролись в груди индейца.

– Что же скажет сын великого Ункаса? – робко спросила Уа-та-Уа. – Ведь он уже знаменитый вождь, несмотря на молодость, славен мудростью в советах. Какой план внушает ему сердце?

– Что говорит Уа-та-Уа в ту минуту, когда искренний друг мой попал в великую беду? Маленькие птички поют хорошо, и песнь их приятна для ушей. Пусть запоет Лесной Королек, и я готов внимать сладкой песне.