Сын парижанина

— Нет, это вы — убийцы, — холодно возразил мистер Шесть. — Да, вы — бушрейнджеры, которые живьем содрали кожу с агента Семь и его товарища Восемь. Вы сделали из них чучела и отослали губернатору. Значит, или идите, или подыхайте. Закон дает нам право убивать или миловать таких людей, как вы.

Скрежеща зубами, Тотор осыпал их бранью. Меринос, бледный как смерть, с глазами, полными слез, вдруг кинулся бежать сломя голову. Но, коснувшись горячего песка, вскрикнул, как раненое животное. Из-под кожи брызнула сукровица…

Бывают муки выше человеческих сил. Сжав руки, американец пошатнулся и пробормотал еле слышным голосом:

— Мой друг… единственный друг… Я умираю… так лучше… Прощай!

Он тяжело опрокинулся на спину и замер.

— Нет, — отчаянно закричал Тотор, — ты не умрешь! Я помогу тебе, я понесу тебя… Я умолю этих чудовищных людей… Я трону их сердца.

Негры поговорили между собой и закинули кнуты за плечи.

Мистер Пять соскочил с лошади, вынул нож и подошел к Мериносу. Тем временем мистер Шесть достал из своего вьюка небольшой мешок из лакированной кожи, стянутый затяжным ремешком.

Полицейский широко раскрыл отверстие мешка, и Тотор почему-то содрогнулся.

Мистер Пять хладнокровно наклонился над Мериносом и поднял нож.

— Что ты делаешь, негодяй? — вскрикнул оледеневший от ужаса парижанин.

— Отрежу голову да отвезу шерифу, вот и все, — невозмутимо ответил полицейский. — Шериф заплатит мне четыре гинеи[81]. Мы их поделим. Если не может идти, значит, нужно отвезти его голову. Поэтому у меня мешок с солью… Все по закону.

— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил парижанин с ужасным смехом.

Страшная злоба вспыхнула в нем. Он уже не рассчитывал своих сил, уже не сдерживал нервы и мускулы, напряженные до предела.

Даже не думая, что может искалечить себя на всю жизнь, он невероятным усилием разжал стянутые веревкой кисти. Кровь разлилась под кожей, но веревка лопнула, как нитка.

У Тотора освободились руки! С воплем ярости он тигриным прыжком бросился на мистера Пять.

Напрасно полицейский пытался защититься. Тотор нанес ему удар в висок, которого не вынес бы и самый крепкий из боксеров Соединенного Королевства[82]. Послышался глухой стук, будто ударили дубиной.

Негр вскрикнул, его лицо приобрело пепельный оттенок, и он упал, точно пораженный молнией.

— Один готов! — сказал парижанин, поворачиваясь к мистеру Шесть.

Тот, окаменев, смотрел на него, не выпуская из рук ужасного мешка. Тотор схватил его за ногу и перекинул через лошадь, которая тут же унеслась вскачь.

— Вот и второй!

Но сброшенный наземь сильный, смелый полицейский пришел в себя, поднял револьвер… Еще миг и…

Тотор присел и прыгнул головой вперед. Как будто ядро попало мистеру Шесть под ложечку! Он отлетел шагов на десять.

— Туда вам обоим и дорога! — насмешничал француз. — Уж не думал ли ты, что я позволю упражняться в стрельбе по живой мишени?

Лошадь мистера Пять тоже ускакала. Тотор остался хозяином на поле боя, где лежали три тела в живописных и жалких позах.

Он глубоко вздохнул, удовлетворенно кивнул головой и сказал серьезно:

— Недурно. Теперь обезоружим неприятеля.

Молодой человек заткнул за пояс нож, выпавший из рук мистера Пять, и забрал кобуру с револьвером. Обыскав карманы негра, парижанин нашел обычную для курильщика зажигалку с фитилем и кремнем.

— Эта безделушка стоит целого состояния, присваиваю ее без угрызений совести… По сути дела, это военный трофей.

Тотор нашел еще плоскую оплетенную бутылку с немалой дозой виски[83] и воскликнул:

— Повезло! Лучшее лекарство! Молоко от бешеной коровы, чтобы поставить беднягу Мериноса на ноги.

Подбежав к мистеру Шесть, тоже лежавшему без сознания, француз забрал и у него револьвер, нож и зажигалку. Потом, скрутив полицейскому кнутом руки и ноги, возвратился к мистеру Пять и связал его тем же способом.

Теперь можно было спокойно заняться товарищем. Парижанин влил в рот Мериноса немалую толику виски и сказал с комичной нежностью:

— Хлебни, мой зайчик. Это сивуха с купоросом, тройная настойка на битом стекле, от такой и мертвый оживет.

Меринос выпил жгучего напитка, закашлялся, поднял веки, приподнялся. Мутными глазами посмотрел на своего спасителя, узнал его и воскликнул со слезами на глазах:

— Тотор, мой дорогой Тотор! Друг мой, брат!..

Парижанин просиял и радостно улыбнулся. Перерезав веревки на руках спасенного, он сказал:

— Видишь, жизнь все-таки неплохая штука, и никогда не нужно отчаиваться.

— Верно, Тотор, особенно, если рядом ты. Но где же… эти злодеи? — прибавил он.

— Посмотри сам.

— Ты их убил?

— Не потребовалось! Так, встряхнул немного, не делая бобо… только чтобы они… не заставили тебя потерять голову.

— Один справился с ними? О, молодчина, — сказал американец, который не понял мрачной шутки. — Да, совсем один, да еще со связанными руками! Ты замечательный человек, Тотор!

Потрясенный мужеством друга, Меринос взглянул на него с откровенным восхищением.

— Значит, ты еще раз спас мне жизнь!

— Мне таких услуг не жалко, просто за тобой должок. Ну, довольно, займемся-ка делом.

— Что же может быть важнее выражения моей благодарности?