Сын парижанина

Поиски затягивались, а Меринос ничего не находил. Им овладело отчаяние, потом пришел и страх, неясный, животный страх, который подмывал его убежать как можно дальше, спрятаться, — инстинкт затравленного зверя… Он хотел уже подчиниться велению натянутых как струна нервов, но вдруг услышал вдалеке человеческий голос. Это была веселая песенка парижского гавроша, в которой каждый куплет заканчивался фантастическим тирольским[143] припевом: «Ти-ла-ли о ла! Ла-у-ли ла у!»

«Это Тотор!» — подумал янки, и сердце его заколотилось.

Он побежал вперед и оказался перед домом, точнее мастерской. За верстаком, освещенным лампой с рефлектором, у тисков работал Тотор. Наслаждаясь ночной прохладой, такой приятной в этом климате, друг Мериноса подгонял какую-то деталь. Вот он прервал вокализ[144] и стал насвистывать под скрежет напильника, который выгрызал из металлического бруска мелкую стружку.

Янки пододвинулся к окну, полузакрытому шторой, и прошептал:

— Тотор, скорее впусти… это я.

От неожиданности парижанин уронил напильник и вскрикнул:

— Ты?!

— Тише! Без шума! Скорей открой!

Тотор радостно бросился к двери:

— Так это ты! Как здорово! Иди за мной, да не зацепись за железки!

Меринос вошел в мастерскую. При свете лампы Тотор сразу увидел его нелепый наряд и захохотал как сумасшедший.

— Меринос, друг мой, как я счастлив… и какой ты смешной! — говорил Тотор, прижимая его к груди.

— Тотор… Тотор… Ах, если бы ты знал… — ответил Меринос, — до чего я рад! Столько искал тебя, совсем отчаялся…

— Ой, что это? — прервал его француз.

Дружеские объятия что-то нарушили в наряде беглеца.

Нечто холодное и дряблое упало на руку Тотора, он нагнулся и захохотал еще сильнее.

— Фальшивая коса! Где ты ее раздобыл? Может быть, Ли подарил на память прядь своих волос?

— Я только что убил и похоронил его!

— Ага, значит, мелодрама всерьез!

— Да, все ужасно…

— Ну, особенно не волнуйся! Мы же повидали виды с тех пор, как нырнули с «Каледонца»!

— Это еще цветочки были, Тотор! Если б ты знал, как все усложняется, запутывается!

— Тогда это уже не мелодрама, а полная мело-каша!

— Ты не умеешь быть серьезным, а между тем…

— Серьезности — ни на грош, но, знаешь, это не мешает соображать, когда надо. Теперь из предосторожности потушим огонь и поговорим шепотом в темноте.

Парижанин задул лампу и добавил:

— Пойдем, сядем в глубине моей фабрики, в двух словах расскажешь свою историю. Покороче, потому что мы должны illico[145] составить план действий, а не киснуть здесь.

Друзья сделали несколько шагов, и вдруг американец остановился, пораженный: кто-то громко храпел в темноте.

— Мы не одни? — прошептал Меринос.

— Ничего, — ответил парижанин, — это Бо дрыхнет. Знаешь, тот черненький, которого я угостил ударом под ложечку. Я приручил его… Невероятная история… Потом все расскажу… Нужен был помощник, хозяин разрешил… Мне удалось подружиться с ним, он предан мне, как собака. Но довольно. Скажи, почему же ты убил китайца?

— Меня заперли в пещере, уж не знаю с каких пор, не видел ни живой души, даже тех, кто бросал мне еду. А недавно я крепко спал, пришел Ли и стал полосовать меня тростью… Я рассвирепел… Он был вооружен, я — тоже… Он убит, вот и все про него.

— Хозяин вернулся вчера. Наверняка Ли приходил за тобой по его приказу.

— Возможно. Но дай рассказать о моем открытии. Я узнал тайну этого бандита… О, это ужасно!

— Никогда ему не доверял! Продолжай…

В эту минуту их прервал надрывный собачий лай, который раздавался совсем близко, у дверей, но отзывался эхом даже от гор.

Бо моментально проснулся и вскочил со своего ложа из сухой травы. Меринос инстинктивно обнажил кинжал, а Тотор бросился искать заточенный трехгранный напильник, припрятанный на случай отчаянной борьбы, но тот куда-то задевался… И вот яркий свет осветил снаружи мастерскую.

— Беда! По твоим следам пустили собаку. Мы попались.

Дверь отворилась. Показался человек. Одной рукой он держал на поводке чудовищно крупного дога, другой — смоляной пылающий факел, который трещал и дымил. Собака яростно рвалась с поводка.

— Тихо, Цезарь, тихо, — проговорил вошедший, изо всех сил сдерживая собаку, и, оглянувшись назад, прибавил: — Видите, хозяин, они в наших руках.

Тотор и Меринос увидели предводителя бандитов, тоже с факелом. Его темное лицо дышало сатанинской злобой.

— Будет тарарам, — сказал негромко Тотор, — внимание! Собакой займусь я.

Ден тоже разглядывал их. Он зловеще рассмеялся и крикнул:

— Что это? Вы смеете противиться мне, недоноски? Букашки, которых я одним пальцем раздавлю! Идти за мной! Не пытайтесь сопротивляться. И никаких хитростей, не то собака сожрет вас живьем.

При этих словах Меринос, охваченный диким бешенством, воскликнул:

— Так нет же, я не сойду с места, разбойник!

— Как хочешь, мой мальчик, — холодно ответил глава бушрейнджеров. — Боб, спусти-ка Цезаря. Цезарь, пиль! Смелей!