Сын Портоса

Остаток обеда оба дворянина провели в молчании, ибо Арамис погрузился в раздумье, а Буалорье не хотел ему мешать. За другим столом, где с жадностью поглощали пищу, было куда более шумно. Веселье продолжалось бы дольше, если бы не появился Пакдрю и не произнес традиционную фразу «По местам, господа», которую железнодорожные кондукторы используют на станциях и поныне к радости хозяев и огорчению проголодавшихся путешественников.

— Запрягайте лошадей, — приказал хозяину старый герцог, обратившись затем к Буалорье: — По-моему, нам пора отправляться. Надеюсь, вы займете место в моей карете?

Его друг принял приглашение. В этот момент на пороге появился Базен.

— Мадемуазель дю Трамбле желает засвидетельствовать свое почтение шевалье, — объявил он.

Следом за ним вошла Аврора, все еще бледная и несколько взволнованная. Изящной и непринужденной походкой она направилась к господину д'Эрбле.

— Сударь, — заговорила девушка, — мне сказали что вы собираетесь уезжать, и надеюсь, вы не подумали, что я расстанусь с вами, не выразив глубочайшей благодарности за проявленные в отношении незнакомой женщины внимание и заботу.

Герцог вежливо поднялся, приветствуя Аврору.

— Сударыня, — ответил он, — я уже с избытком вознагражден за услуги, ценность которых вы, безусловно, преувеличили, удовлетворением, испытываемым мною от того, что услуги эти принесли некоторую пользу. Полагаю, вы больше не страдаете от недомогания?

— Нет, благодарение Богу и вам.

— О, пожалуйста, прекратите; это меня раздражает, и я могу потребовать от вас молчания в награду за оказанную услугу.

— Если желаете, я умолкну, но признательность, которую вы запрещаете выражать словами, навсегда сохранится в моем сердце свежей и искренней.

Обернувшись к юному бретонцу, который слушал ее так, как слушают святую, она продолжала:

— Такую же признательность я испытываю и к этому молодому дворянину, охранявшему и защищавшему меня.

Слова эти прозвучали в ушах юноши небесной музыкой. Он попытался найти красноречивый ответ, но все, что смогли произнести его дрожащие губы, свелось к простому восклицанию:

— Это я должен благодарить вас, сударыня!

Покуда Аврора говорила, Арамис смотрел на нее с растущим вниманием. Почувствовав это, девушка смутилась и, снова присев в реверансе, шагнула назад, но старый дворянин задержал ее жестом.

— Позвольте задать вам один вопрос. Ваше имя, которое я только что услышал, мне далеко небезызвестно. Не родственница ли вы маркиза дю Трамбле, бывшего комендантом Бастилии до господина де Безмо?

— Я его племянница, сударь.

— Достойнейший дворянин, с которым я имел приятное знакомство — разумеется, не имеющее отношения к его должности; Бастилию я посещал не в качестве его гостя, — продолжал Арамис с многозначительной улыбкой, понятной лишь тем, кто будучи читателями «Виконта де Бражелона», информированы о его беседах с комендантом этой государственной тюрьмы, оставившей о себе мрачную память. — Кстати, маркиз, как будто женился на даме-иностранке?

— На венгерке, вдове пештского судьи.

— Которая принесла ему в приданое целое состояние?

— Последствия этого, — ответила Аврора, — и являются причиной моей поездки в Париж.

— Каким образом?

— Мой дядя умер восемнадцать месяцев назад…

— Мой бедный дорогой друг!

— Он умер бездетным и не оставил завещания, его жена сошла в могилу еще раньше, и все состояние должно было отойти к моим сестре и брату и ко мне самой, как к прямым наследникам, если бы его не оспорили два сына дядиной жены от первого брака. Они заявили, что их мать предоставила свое состояние второму мужу только пожизненно, и что теперь оно должно отойти к ее потомкам в Венгрии. Началась тяжба, и я еду в город, чтобы предъявить свои права, посоветоваться с адвокатами и походатайствовать перед судьями.

— Трудная задача.

— Ничего не поделаешь. Но не думайте сударь, что мною движет алчность, — это суровая необходимость. Мои родители, которых небо прибрало к себе одного за другим, не оставили мне ничего, кроме достойного имени. Будь я одна, видит Бог, я смирилась бы, ибо для девушки благородного происхождения, не имеющей ни гроша за душой, всегда открыты ворота монастыря.

— Не говорите, что вы намеревались скрыть такую красоту под монашеским одеянием!

Девушка как будто не слышала комплимента, так как продолжала серьезно и спокойно:

— Но я вынуждена думать о будущем моих младших брата и сестры. Они должны расти в условиях, соответствующих их общественному положению. Не колеблясь, я собрала наши скромные ресурсы, разделив их на две части: одна, но счастью, меньшая, предназначалась для оплаты дорожных расходов и была недавно у меня украдена; другая, сохраненная благодаря этому господину, — она указала на Жоэля, — осталась на содержание детей в школе, где они будут ждать результатов процесса. Молю Бога, чтобы он не продлился долго и окончился благоприятно для нас!

— Мадемуазель, — заговорил шевалье, — я богат, и для меня было бы величайшей радостью, если бы вы…

Глаза девушки сверкнули, прекрасные черты исказились гневом и горечью.