Читаем Сын предателя полностью

 Фёдор Лубин, муж её, оказался сыном бывшего унтер-офицера в отставке, жившего в Сарапуле. Отказали ей не в грубой форме, но дали понять, что родня слишком близкая, да и мать её тоже женщина несознательная, тянущая дело коллективизации назад. Но учли деловую хватку в НКВД, предложив нелегально сотрудничать, тем более, что и Фёдор пытался заслужить доверие новой власти, всячески демонстрируя равнодушие к отцу и матери. Он и женился на Прасковье, чтобы не выделяться своим привилигированным происхождением. По причине множества ошибок в самом заявлении Прасковьи это тоже повлияло на отрицательный результат.

 Она так и не научилась разбираться в сложностях правил русского языка. В суффиксах и приставках блуждали и сами учителя, окончившие три класса церковно-приходской школы.

 Грамота на минимальном уровне всё же Партии требовалась. Иначе как член Партии мог бы изучать пятьдесят шесть томов Владимира Ульянова?

 Как ни билась Прасковья в годы войны, растить двух малышей становилось всё труднее. В завод её не взяли по причине инвалидности. Она видела только одним глазом. История произошла в возрасте семи лет. Глаз стал покрываться бельмом после попадания в глаз соринки. Прасковья тёрла глаз грязной ладошкой, занесла инфекцию. Деревенский лекарь из народа засыпал в глаз толчёный сахар. Глаз хорошо продрало, бельмо исчезло, но зрение на этот глаз стало равно нулю.

 Ходила Прасковья в Военкомат, где пыталась выяснить, что означают слова "пропал без вести", добивалась помощи в Райсобесе. Но чаще ездила в деревню Гольяны и везла от Егоровны продукты.

 В артели "Труженик", в которой работал Фёдор до войны, она тоже побывала не раз. Помощь была всегда одноразовой или она видела одним глазом две разведённые руки. Жест был всегда понятен.

 Однажды в сапожной артели Прасковья и увидела пожилого маленького Николаича, который пришёл с фронта в январе сорок четвёртого года после списания по причине ранения в живот.

 Пуля застряла в позвоночнике, пробив всю брюшную полость. Конечно, в сравнении с Фёдором - не орёл, даже вообще не герой, к тому же, умевший подшивать только валенки.

 Но для конца сорок четвёртого года спрос и на него был, так что с двумя детьми козырять своей внешностью не приходилось.

 Новый жилец в небольшом домике согласился на звание квартиранта. На самом деле, так оно и было. На любовные игры рассчитывать не приходилось. Постоянно Прасковья стирала полоски тряпок из простыней, заменявшие бинт. Рана не заживала, потому что пуля из позвоночника не спешила высвободиться, но гной  приходилось вытягивать жгутом и постоянно перевязывать живот. Николаич терпеливо переносил это неудобство, ждал улучшения, ходил к врачу и возвращался повеселевший.

 Валенки Николаич подшивал исправно, брал немного с тех, кто не хотел черпать пятками снег и делился с Прасковьей выручкой без навара для себя. Когда клиент оказывался достаточно щедр или боль в животе притуплялась, Николаич брал в руки балалайку. Коля прриходил в восторг от весёлых мелодий, звучно отдававшихся в его сердце, и Николаич уже не казался сердитым или грозным. По возрасту повоевав в обозе, Николаич схлопотал шальную пулю, которая потеряла убойную силу. Вот почему позвоночник его пострадал не настолько, чтобы Николаич стал полным инвалидом. Но маленькую пенсию бывший подвозчик снарядов получал.

 Прасковья пережила тяжкое военное время стоически. После окончания войны бесчисленные походы в Военкомат и Комиссариат дали плоды. Фёдор был признан пропавшим без вести окончательно. Правда, полковник беседовал с нею, не глядя в глаза, объяснил весьма туманно обстановку в том районе боёв, нажимая на возможность гибели в болотах под Великими Луками. Торжественным тоном он заверил, что дети не несут ответственности за те или иные неправильные действия родителей.

 Прасковья чувствовала какую-то недосказанность в тоне военного начальника, и сердце её сжимала неясная тревога, которая не давала поверить в смерть мужа. В общем, пенсия была назначена на детей не такая, чтобы можно было ею заполнить брешь в семейном бюджете, но жить стало легче. Годы после войны превратились в период ожидания чуда, и это ожидание после победной эйфории было даже приятнее ожидания победы здесь, в тылу, даже не испытавшем, что такое - бомбёжка.

 Все думали, что ну вот уж завтра-то будет, наконец, лучше, чем сегодня! Дни шли и шли годы, а лучше наступало медленнее, чем рассвет утром в зимнее время. Трудились, конечно, на благо Родины усердно, расслаблялись до потери здоровья, дечились и опять трудились.

 Прасковья приучала детей тому, что умела сама. А умела она выполнять сплошь мужскую работу, от выполнения которой усердно уклонялся Коля, не вынося тяжёлой физической нагрузки. Всё свободное время от учёбы он уделял чтению книг.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза