Сын Ретта Батлера

— А как же «отведи от меня чашу сию»? Да и просто по жизни: неужели мытарь Матфей пошел бы за Христом, бросив все, если бы тот только осуждал? Все дело в том, что он больше прощал! Он умел прощать человеческие слабости. А это умеет только тот, кто сам слаб. Что? Чего ты смотришь? — повернулся Бьерн к Джону.

— Я слушаю, — сказал тот.

— Нет, ты не просто слушаешь, ты как-то этак слушаешь. Ты что там себе придумал?

— Ничего, — сказал Джон и улыбнулся.

— Ничего! Так я тебе и поверил! Ты меня слушаешь и что-то себе придумал. А я тебе на это скажу — и не надейся! Еще не нашлась та сила, которая бы заставила меня бросить мирские удовольствия. А? Что? Получил?

— Получил, — согласился Джон и рассмеялся.

— Нет, вы посмотрите! Он еще смеется! Да что ты себе позволяешь, мальчишка! Это для них ты большой режиссер и великий начальник, а для меня ты Бат и сопляк.

На Джона возмущение Бьерна действительно производило странное действие. Он уже не мог удержаться. Он уже хватался за бока, утирал слезы и падал на землю от хохота.

— Ну посмотрите на него! Шут гороховый! И тебя мы назначили командовать разумными серьезными людьми? Да Тео даст тебе сто очков вперед в разумности! Да любой! Нет, вы посмотрите на них всех! И эти люди снимают фильм про Иисуса Христа!

Джон заразил своим смехом всех. И каждое слово Бьерна теперь встречал дружный хохот. Спросить сейчас любого, что его так развеселило, не ответил бы.

— Прости, Бьерн. Это не над тобой, — сквозь смех проговорил Джон. — Мы просто все сегодня ужасно перенервничали.

— Ну, это другое дело. Тут я готов вас поддержать. Мне стоит только вспомнить Поля, который на всякий случай напялил на голову чалму, и все — я помираю.

— Я надел ее просто от солнца, — смеясь сказал Поль.

— Ну да! Панама-то не помогает от солнца! — еще пуще зашелся Бьерн. — Он ведь снял панаму и надел чалму!

— А кто прятал в брюках деревянный меч? — в свою очередь спросил Поль.

— Я беспокоюсь за реквизит! — ответил Бьерн. — Я за него отвечаю!

И снова все стали припоминать смешные подробности недавней съемки.

Джон посидел еще немного с людьми, а потом встал и пошел в сторону холмов.

Духота уже пропала. В воздухе тихим звоном разносилось стрекотание сверчков. Где-то кричали ночные птицы. Близкое черное небо было полно звезд. На горизонте мерцал одинокий огонек. Действительно, все было здесь наполнено какой-то могучей силой покоя и мудрости. Словно огромное невидимое крыло заслонило эту землю от тягот и невзгод. Да, это было бы великое счастье — родиться на этой земле и умереть.

Джон сел под дерево, прислонившись затылком к его пыльному стволу, и стал смотреть на звезды.

— Хочу домой — сказал он вслух совершенно неожиданно для себя.

Отчаяние

Съемки приближались к концу, когда вдруг появился на площадке совершенно неожиданный в этом далеком от цивилизации месте автомобиль.

Появился он не один, а в сопровождении всадников и мальчишек, которые со всех ног мчались за неизвестным чудом.

Вся съемочная группа, затаив дыхание, следила, как автомобиль, подскакивая на кочках и колдобинах, подъехал к базе и остановился.

Вышел из него человек, затянутый кожей, в огромных очках-консервах, с развевающимся белым шелковым шарфом вокруг шеи. Приблизившись, человек снял очки и кожаное кепи и оказался девушкой.

— Привет! — сказала она уставившимся на нее кинематографистам. — Я Диана Уинстон. Можно мне поглядеть, чем вы тут занимаетесь?

Появление автомобиля и девушки произвело на всех такое сильное впечатление, что какое-то время никакого ответа не было.

Девушка рассмеялась:

— Теперь понятно, почему кино — немое. Наверное, вы не умеете разговаривать.

— Прошу прощения, мисс Диана, но ваше появление можно назвать только чудом. А чудеса делают людей немного глупыми, — первым нашелся Бьерн. — Кстати, разрешите представиться — Бьерн Люрваль. Большой ваш поклонник.

Джон с удивлением взглянул на друга.

— Правда, вы знаете обо мне? — удивилась девушка.

— Да кто же не знает вас?! — расплылся в улыбке Бьерн. — Вы ведь та самая сумасшедшая и взбалмошная Диана, которая отправилась путешествовать по арабскому Востоку, оставив все прелести Лондона и поместья вашего досточтимого батюшки лорда Самюэля Уинстона! Честно говоря, будь я на его месте, отшлепал бы вас хорошенько.

Эти, мягко говоря, непочтительные слова вовсе не обидели Диану. Она улыбнулась и протянула Бьерну руку.

— Очень приятно, мистер Бьерн. О вас я тоже слышала немало. Не вы ли тот безумный художник, который собирался раскрасить собор Парижской Богоматери в розовый цвет? Нет, кажется, вы собирались сделать из Эйфелевой башни большой парус, чтобы в Париже всегда был свежий воздух. Будь я на месте ваших друзей, давно бы засадила вас в сумасшедший дом.

— Уверен, что наши палаты были бы рядом, — ответил Бьерн. — Впрочем, боюсь, что все сумасшедшие дома для вас недостаточно сумасшедшие.

Джон вертел головой, не понимая, что за абсурдный разговор он слышит. Остальные были в не меньшем недоумении.

— В таком случае окружающим придется терпеть мои причуды, — сказала девушка.