Сын Розовой Медведицы

Розовая Медведица мирно посапывала в уютной пещере, слышала завывание вьюги и под этот вой видела во сне Хуги и Полосатого Когтя. Сны всегда почти были одинаковы, но видеть их не надоедало. Хуги являлся во сне ласковым, послушным детенышем. Сны начинались обычно с одного и того же: она и Хуги, оба увлеченные охотничьим азартом, разрывают сурчиную нору. Они будто бы знают, что эта нора, которую нужно долго раскапывать, сулит богатую добычу. В ней живет целая семья сурков, и их надо выловить всех до единого. И вот она роет, роет без устали, под брюхо летят комья земли, задними лапами она отшвыривает их дальше. Хуги суется к ней в том же нетерпеливом ожидании и тоже пробует грести землю длинными суставчатыми пальцами, на которых вместо когтей растут какие-то тонкие пластинки и все время ломаются. Потом появляется Полосатый Коготь, все втроем продолжают разрывать нору. И вот труды их вознаграждены. Показывается рыжеватый мех первого сурка. Он весь запорошен землей. Розовая Медведица ловко вытаскивает его лапой, он пронзительно верещит, но тут же и успокаивается, придавленный к земле. Вот и второй сурок, третий, четвертый, пятый. Вот их уже гораздо больше, чем должно быть в норе, а она все еще находит и вытаскивает. Вкус мяса щекочет нервы, а есть некогда. Целая гора мяса… Но вот один из сурков, отменно большой, килограммов на десять, впивается в лапу острыми, как бритва, резцами, она взвизгивает и просыпается.

Внутри тихонько посасывает. Сон разбередил аппетит, и Розовая Медведица начинает лизать и без того уже мокрую, больно прикушенную во сне лапу.

Но снились ей и другие сны, хотя значительно реже. Они были целиком посвящены Хуги. В часы полуденного отдыха, когда она, развалившись в тени, блаженно подремывала, он, непоседливый, ползал по ней, чесал за ухом, и это было приятно. Она с мучительной ясностью чувствовала, как он ласково теребит ее и щекочет. Сердце в такие минуты наполнялось нежностью, и, убаюканная ею, она крепко засыпала, уже без снов.

Временами просыпаясь, она тосковала по Хуги. Вспоминала даже, как сурово с ним обошлась, перед тем как залечь в пещеру. Конечно, будь настойчивей, он последовал бы за нею и тоже залег в берлогу. Инстинкт подсказывал, что не прогнала бы его. Но она, несмотря на свою привязанность к нему, все же понимала, что он совсем не такой, каким должен быть, и что-то такое подспудное, подсознательное, но единственно верное заставило ее уйти от него. Она иначе не могла. Так было надо. Так подсказывал голос предков.

И вот однажды…

Розовая Медведица пробудилась от воя метели. Метель так выла, что разбудила бы и мертвого. Медведица приподняла голову и стала вслушиваться. Но что это? Вой метели совсем не походил на завывание ветра. Он шел сразу из нескольких мест. Низкий, дикий, как будто бы раздавленный отчаянием. Она затрясла головой, и сон слетел окончательно.

«Ууу-у-а-а-а-у-у-у!» — донеслось совсем близко от пещеры, и тотчас же на этот чистый призывный голос откликнулся дальний, но уже низкий, печальный, полный боли и горечи. Его подхватил третий, четвертый…

Медведица поняла: волки, ее старые обидчики и кровные враги, напали на след какой-то добычи и теперь собирают свои силы. За себя она была спокойна. Лаз в берлогу завален хворостом и занесен снегом. К ней-то они не сунутся, трусливые твари. Они тоже знают, какие у нее когти и зубы.

Вой внезапно оборвался. И стало тихо, так тихо, что она явственно различала хруст снега перед пещерой. Шерсть на загривке поднялась дыбом, круглые короткие уши напряглись и застыли.

И вдруг уже целый хор голосов, высоких и низких, зазвучал совсем рядом. Сперва с одной стороны, потом с другой. Стая волков как будто с двух сторон стекалась к ее берлоге. Вой то нарастал, то понижался, но становился все отчетливее и ясней. Теперь Розовая Медведица могла точно определить, что часть зверей спускается вниз по расселине, в которой жил барсук Чуткие Уши и по которой ею самой проложена летняя тропа на пути через еловый лес к альпийским лугам. Другая их часть, видимо, спускалась по ложбине далеко справа, там, где бежит ручей и куда она с Хуги обычно ходила на водопой.

Рядом, перед берлогой, опять призывно, но теперь почти ликующе завыл волк. Но тут же и оборвал песню на самой высокой ноте. По слуху медведица определила, что обе стаи сошлись к нему. Несколько раз клацнули зубы, и все затихло. Потом опять послышался снежный хруст, все ближе и ближе, и, наконец, захрустело совсем рядом. Неужели эти звери так обнаглели, что решились потревожить ее покой?

Медведица не шевелилась, но каждый ее нерв был уже напряжен настолько, что она слышала даже запах волчьей слюны. Какое невиданное нахальство! Глухая злоба заклокотала в горле медведицы. Пусть только сунутся, она покажет им, что значит тревожить ее во время спячки.

Но по ту сторону думали, как видно, иначе.