Сын рыбака

Оскар с трудом сдерживался, чтобы не заткнуть ему рот основательной оплеухой. Откровенные замечания Фреда глубоко оскорбляли его чувство; ему казалось, что американец одними помыслами и жадными взглядами оскорбляет любимую девушку. Какая непростительная подлость думать так об Аните, смотреть на нее такими глазами! Он все-таки сдержался и сказал равнодушным тоном:

— Это дочь лавочника Бангера.

— Того самого, нашего компаньона?

— Да.

— Ну, ей-то уж старик отвалит хорошее приданое! Как, по-твоему, Оскар? Да, с ней стоит познакомиться. Ты сам-то знаком с ней?

— Мы же соседи.

— Тогда ты меня и представишь. Тебе от этого ни в коем случае не отвертеться. А кто это рядом с ней?

— Это моя сестра…

— Что ты говоришь! Верно, я ведь видел ее фотографию в альбоме у Ольги. Ну, тогда за чем же дело стало, давай подойдем к ним, этого даже приличия требуют. Пойдем!

— Лучше попозже…

— Ах, да, у вас там какой-то семейный скандальчик… Все понятно. Ну, попозже, только уж будь так добр, обязательно. Она мне страшно импонирует.

Оскар скрепя сердце согласился. Выполнить обещание ему пришлось гораздо раньше, чем он предполагал: Эдгар увидел Оскара и стал пробираться к нему вместе с обеими девушками. Фред от удовольствия только руки потирал.

В ожидании спектакля они стали прогуливаться по залу. Фред говорил один за всех и сразу же пустил в ход тяжелую артиллерию: он, как и следовало ожидать, перескочил на свои приключения в чужих странах. Нью-Йорк… Панамский канал… Лондонские карусели… Да, одних этих слов было достаточно, чтобы вскружить голову женщине!

— Если бы вы знали, что это за карусели, — рассказывал он, молитвенно сложив руки. — Не то что какие-нибудь там санки или лодочки, а настоящие воздушные корабли! Вы садитесь в самолет и летите по воздуху, только все время по кругу, по кругу, а внизу играет оркестр.

— И оркестр? — сделала удивленное лицо Анита.

— Да, настоящий оркестр с флейтами и бубенцами.

— Даже бубенцы! Это правда?

— Я же вам говорю! Кажется, что мчишься на лошадях! Это мне весьма импонирует!

После этого рассказал про виденные им в паноптикуме восковые фигуры известных преступников:

— Вообразите только, у них совершенно кабаньи клыки… А глаза! Такие мертвые, неподвижные, что мороз по коже продирает, когда вы на них смотрите! Я видел, как одна дама упала там в обморок… Ничего не поделаешь, нервы не выдержали…

Он видел и бой быков в Испании, и матч между боксером Демпсеем и, знаете, тем самым свирепым аргентинцем Фирпо… Но Анита не позволила ему об этом рассказывать.

— Пощадите мои нервы, я теперь всю ночь не засну! — в притворном ужасе взмолилась она. — Состязание боксеров — это, наверно, что-то кошмарное!

— А мне это импонирует!

В этот вечер ему многое импонировало.

Начавшийся спектакль разъединил их на время.

— Как полагаешь, Оскар, не пригласить ли нам их на стакан чаю с пирожными? — спросил Фред с озабоченным видом, когда они остались вдвоем. — Я займу столик. Любит она сладкое?

— Не знаю, право.

— Хорошо, я скоро узнаю это сам. Мне кажется, пока все оборачивается в мою пользу. Вот что значит уметь обходиться с женщинами! Если я сегодня же вечером не договорюсь с нею о свидании — больше я не Фред Менгелис.

Оскар засмеялся, но каким-то странным смехом.

— Не веришь? — спросил Фред. — Ну посмотрим!

После окончания спектакля он потащил Оскара на поиски Аниты, но Оскар не торопился. Пока из зала убирали стулья и освобождали помещение для танцев, в буфете уже хлопали пробки и молодые люди подкреплялись пивом и водкой. Прохаживаясь по коридору, Оскар встретился с учителем Акментынем. Они одновременно протянули друг другу руки и заговорили. Фред незаметно ускользнул — в женском обществе он чувствовал себя куда лучше.

— Как вам понравился спектакль? — спросил Акментынь. — Пустенькая вещь, рассчитанная на дешевый успех.

— Почему здесь ставят только комедии? — в свою очередь спросил Оскар. — Постоянно одни и те же глупые шутки: облить кого-нибудь водой, вывалять в муке, а то еще битье посуды! А игра! За весь спектакль хоть бы одно слово было сказано просто, по-человечески… И это называется искусством… Когда хотят изобразить веселье, начинается прямо-таки безумное ликование, какого в жизни и не бывает. Зато уж чуть дело доходит до печали — раздаются такие шумные вздохи, как будто людей постигло самое страшное несчастье. Почему это так?

— Конечно, это недостаток чувства меры у начинающих.

Понемногу они разговорились о духовных интересах местного общества.

У людей не было никаких духовных интересов — суровая тяжелая борьба за существование поглощала все физические и духовные силы.

— Говорят, вы начали уже осуществлять кое-что из своих намерений, — заговорил Акментынь. — Морская мережа, ледник… это не плохо.

— За это меня теперь и облаивают на всех перекрестках… — ответил Оскар.

Акментынь улыбнулся.

— Это борьба. Вы здесь, на взморье, угрожаете старому порядку, в особенности кое-кому из тех, кто живет за счет труда рыбаков. Неужели вы надеялись, что они сдадутся без боя, не попытаются удержать позиции?