Сын сатрапа

В Новороссийске надо еще найти пристанище. Гостиницы переполнены. Мы расположились на ночь в освобожденной от мебели столовой роскошного отеля. И в этот раз вновь, чтобы вылечить нас от страха и морской болезни, мама посоветовала нам выпить водки. Та водка, которую покупали теперь в Париже, напоминала моим родителям прежде всего родину и молодость. Мама поделилась с близкими друзьями чудодейственным рецептом эльзасца. И папа отдавал теперь предпочтение не той водке, которая продавалась в специализированных магазинах, а той, которую он делал сам по ее рецепту. Ее и сегодня еще с удовольствием пьют у нас в особых случаях, вспоминая, конечно, о лечебных свойствах русского алкоголя. Я с сожалением думал о том, что был слишком молод для того, чтобы принимать участие в семейных застольях. Однако пообещал себе, что, как только повзрослею, отдам честь этой огненной воде, источник которой был в России. Я мечтал даже сочинить, когда стану взрослым, и после того – конечно! – как закончу «Сына сатрапа», поэму во славу этого прозрачного эликсира без запаха, без цвета, согревающего и леденящего одновременно, способного вдохнуть жизнь в умирающего.

Не знаю, как это папе удалось, однако, несмотря на безденежье, каждый из нас имел в тот год право на подарок к Рождеству. Ольга получила балетные туфли, мама – пудреницу с зеркалом и пуховкой, Александр – конверт с экзотическими марками для своей коллекции, а я – ручку с «золотым пером». Наш скромный и радостный эмигрантский праздник напомнил мне другой, который мы встретили в смертельном страхе.

Это было в конце декабря 1919 года в Новороссийске после того, как сели на пароход «Афон», который должен был перевезти нас в Константинополь. Только на мгновение мы смогли поверить, что бежали от преследования большевиков. Однако очень скоро пришлось разочароваться. Чаще всего плюсовая в этом южном районе России температура вот уже несколько дней держалась ниже нуля. Над городом дул ужасный северо-западный ветер, превращая его в полярный остров. Порт заковали льды. Ни один пароход не мог сняться с якоря. Наше почтенное суденышко было до отказа набито испуганными эмигрантами. С каждым часом все ближе становились раскаты канонады. Наше будущее зависело от оттепели. Несколько градусов выше нуля – и мы будем спасены! Мама в отчаянии молилась и наконец сказала: «Я начинаю думать, что нам придется встречать Рождество на пароходе… Только бы не в лапах большевиков!» Чтобы не поддаться мрачному настроению взрослых, я присоединился к группке детей, игравших в войну. Никита был одним из самых активных участников. При распределении ролей он получил роль Троцкого – главнокомандующего красными частями; я – генерала Врангеля, героя белых добровольцев. Раскрасневшись, я громко пел «Боже, царя храни!» вместе с другими «маленькими буржуями», которые, подчиняясь правилам войнушки, распевали «Интернационал». Одним словом, я забавлялся, сознавая в полной мере трагедию, которая для всех нас грозила закончиться гибелью. Тем временем схваченный резким ветром лед, заковавший наш «Афон», таять не собирался, а революционные сообщения становились все более и более тревожными. Их каждое утро объявлял капитан парохода со своего капитанского мостика толпе дрожащих от холода и страха пассажиров.

Когда настало Рождество, мы все еще были на причале. Конечно, отсутствие продовольствия не позволяло нам встретить рождение Христа по традиции за праздничным столом. Тем не менее нам сообщили, что вечером более сытный, чем обычно, ужин будет накрыт в общей столовой. Пообещили даже подать консервированные сардины и по куску «почти белого» хлеба на каждого. Несмотря на эту заманчивую перспективу родители предпочли встретить Рождество в кругу семьи в каюте, где мы были набиты, как те сардины, которые нам обещали подать на праздничный ужин в полночь. Чтобы украсить наш скромный стол, моряки «Афона» продали очень дорого плитки шоколада, который раздобыли у экипажа английского эскадронного миноносца, блокированного, как и мы, в порту. Праздничный вид каюте придавали еловая ветка, поставленная в бутылку, и две маленькие свечи, зажженные посреди стола. Приказ капитана запрещал спускаться с парохода даже на рождественскую службу. Мы в целях безопасности были в заключении на борту. «Боже! – повторяла мама. – Помоги нам! Дай нам покинуть Россию! Мы не просим ничего другого – пусть только растает лед!»