На следующей неделе я заставил себя перечитать последние страницы
– Что тебя раздражает в этой фразе? – спросил он.
– Я считаю, что она глупая!
– Сам ты глупый, старик! – воскликнул он. – То, что я написал, как раз и происходит в жизни.
Он произнес это с тем прилежным и в то же время возбужденным выражением лица, как на уроке танца с Лили. Сознавая, что не имею никакого права на спор в области любовных отношений, я не стал настаивать. Однако поверил ему не до конца. По возвращении домой мне захотелось услышать мнение брата о пассаже, ставшем предметом наших споров. Шура, хотя и был ученым, имел в свои шестнадцать с половиной лет в моих глазах гораздо более высокий в этом деле по сравнению с моим авторитет. Прочитав текст Никиты, он ухмыльнулся:
– Ну и что? Все, как в жизни!
– А ты не считаешь, что это несколько преувеличено – «стократные» поцелуи?
– Конечно нет! Он должен был бы еще добавить!
Наш разговор мог бы на этом закончиться. Но Шура был настроен на откровения. Я, сам того не желая, подтолкнул к этому, так как в заключение пробормотал: «В конце концов это не стоит так размазывать в книге!» Он перебил меня:
– Почему бы нет, если это существует! Все прошли через это!
Удивленный такой уверенностью, я спросил прямо:
– Даже ты?
– Ну да, старикан!
И уточнил, подмигнув:
– Раз у тебя этого не было, ты и не знаешь!
Я догадался, что он потерял невинность. Как мог я думать, что у него не было других увлечений, кроме цифр? Позади его черного табло вырисовывались девушки из плоти и крови, и, может быть, даже женщины! Эта мысль отозвалась во мне восхищением и недоверием. Явно Александр не был тем же, что и Шура. И даже не девственником. В шестнадцать с половиной лет он совершил подвиг, который оставлял меня далеко позади него.
– Когда ты это сделал? – спросил я вполголоса, боясь как бы меня не услышали через дверь.
– Две недели назад, – бросил он небрежным тоном.
– С кем?
Александр приложил палец к губам, чтобы показать, что предпочитает хранить секрет. Я продолжал настаивать:
– Дома об этом никто не знает?
– Никто, кроме тебя.
– Ты влюблен?
– Необязательно влюбиться, чтобы начать, – сказал он цинично. – Достаточно иногда залезть в карман.
– Ты заплатил?
– Да… Дружескую цену… Мы были с одноклассниками… У них был адрес, ну и пошли… Отлично повеселились!
Он все еще веселился. Я был потрясен его распутством и завидовал осведомленности. Вспомнилось, что в начале месяца он продал свою коллекцию марок торговцу, державшему лавку под открытым небом в садах на Елисейских полях. И, конечно, на эти деньги расплатился за профессиональные услуги своей первой наставницы. В прошлом году папа тоже расстался с одной вещью, которой особенно дорожил, – большим золотым перстнем с печаткой, привезенным из России. Однако у него был более благовидный мотив. Нужно было оплатить операцию аппендицита, в которой остро нуждался мой брат. Для большей надежности он обратился к русскому хирургу. Одной московской знаменитости, который, чтобы иметь право практиковать во Франции, должен был пересдавать экзамены, как простой студент медицинского факультета. Этот соотечественник – отличный хирург – согласился на оплату в рассрочку. Операцию, естественно, делали под наркозом. Александра, перед тем как разрезать, усыпили при помощи маски с хлороформом. Он ничего не чувствовал. А когда мы всей семьей пришли проведать его в клинику, он все еще не проснулся. Жаловался на тошноту. Мысли его путались. Вспомнив эту первую встречу с ним после того, как он пришел в сознание, я спросил: «Наверное, нечто подобное испытываешь в объятьях женщины?»
Он расхохотался:
– Да что ты! Там возбуждаешься! Хочется повторить! Но это не всегда возможно!
Это откровение разожгло мое любопытство настолько, что я еще спросил:
– Какая она?
– Кто?
– Та, с которой ты испытал удовольствие?.. Она красивая?..
– Увы, нет!
Я был разочарован:
– И несмотря на это?..
– Великолепно!.. Поверь, совсем необязательно, чтобы она была красивой… Она, конечно, не уродина! Но в такие мгновения хватает и этого! Увидишь, когда придет твой черед!..