Сын синеглазой ведьмы

Примерно с минуту не происходило ничего, когда ладонь Асты вдруг почувствовала тепло. Оно постепенно нарастало, и спустя какое-то время ощущения стали такими, словно кисть погрузилась в кипящую воду, так что стоило большого труда сдержаться и не выдернуть руку. Впрочем, длилось это недолго, и в какой-то момент боль схлынула, сменившись ощущением всемогущества. Таким же, как во время боя с порождением Хаоса. Всего на пару мгновений, но ощущения незабываемые. Мир вокруг словно замер, горя новыми красками, а перед глазами на миг вспыхнули очертания ярко-белой Печати.

— Все… Теперь ты можешь исцелять от яда наложением рук. — Крам отпустил её ладонь, вытер со лба выступивший пот и тяжело вздохнул. — Главное, будь осторожней: лечение забирает жизненную силу, и, не рассчитав, можно легко умереть.

— Спасибо, — кивнула Аста, чувствуя легкое покалывание в правом плече и все ещё находясь под впечатлением от накрывших её ощущений.

— Прощай, Истинная, — негромко произнёс старик, и в следующий миг помещение подернулось рябью.

Стены вдруг резко приблизились и закрутились, как базарная карусель, перед глазами снова вспыхнула белая Печать, а затем стало темно…

Дерьмо… Аста открыла глаза и, сев, оглядела помещение мутным рассеянным взглядом. Голова раскалывалась, во рту противный металлический привкус, рука словно затекла… Затекла?! Кирия резко повернула голову и, морщась от боли, оглядела лежащий справа от неё труп. Тяжело вздохнув, она внимательно рассмотрела глубокий шрам на левой руке и устало прикрыла глаза. Выходит, это не сон? Кирх, и этот Крам, и её мантия…

Труп беса лежал в луже крови, среди упавших со стеллажа книг, и криво скалился в потолок. Морщась от неприятного запаха, Аста поднялась на ноги и, выдернув из груди чудовища меч, вытерла его о грязно-коричневую шкуру. Надо бы срубить твари башку, но мечом это делать замучаешься, так что пусть пока полежит так.

Трупы бесов обращаются в нежить не раньше чем через день, но, поскольку сюда еще никто не заглянул, времени прошло совсем немного. На входных дверях хорошая изоляция, и в холле, наверное, не слышали… «Наставница!!! — от пришедшей в голову мысли Аста похолодела. — Она-то ведь все слышала, но…»

Сунув в ножны меч, молодая женщина выскочила из архива и, гремя сапогами по полу, побежала ко входу. Тянущий липкий ужас, вцепившись в грудь холодными крючьями, скользил за ней по пустым комнатам библиотеки, рисуя в голове картины — одна ужасней другой.

Опрокинув по дороге попавшийся под ноги стул, Аста выбежала из библиотеки и замерла, слыша только стучащий в ушах пульс.

Тело наставницы лежало слева от стола, в луже потемневшей крови. Руки — раскинуты в стороны, остекленевший взгляд направлен куда-то вбок, на шее чернеет жуткая рана. От входной двери до стола всего-то пара шагов, и у старушки не было шансов, но…

Пульсация сменилась гробовой тишиной, словно в уши вылили бочонок воды. Из легких разом пропал весь воздух… Судорожно вдохнув и чувствуя разверзшуюся в груди пустоту, Аста сползла по дверному косяку на пол и прикрыла лицо ладонями. Её мама… маленькая и добрая… больше никогда не улыбнётся… Слёзы не шли, внутри все словно заледенело, как тогда — полгода назад, когда ее жизнь рухнула в глубокую пропасть. Смертная тоска опутала грудь своими щупальцами, не давая даже дышать, и в какой-то момент Аста вдруг поняла, что сидеть так больше нельзя. Если она хочет сохранить разум…

Чудовищным усилием воли кирия поднялась на ноги и, мазнув взглядом по телу мертвой наставницы, медленно пошла обратно в архив.

Бес все так же скалился в потолок, обнажив в усмешке пожелтевшие зубы. Подойдя к нему, Аста криво усмехнулась в ответ и, выхватив меч, ударила тварь по оскаленной морде, вложив в этот удар всю свою ненависть и отчаяние. Лезвие зачарованного клинка рассекло плоть и с глухим звуком врубилось в кость, хрустнули в тишине разбитые зубы. Не останавливаясь, Аста замахнулась и ударила повторно. Эта тварь убила ее мать, и плевать, что потом будут говорить люди. «Потом» будет потом, а сейчас Аста в исступлении наносила удар за ударом, не разбирая особо, куда бьет, и, когда голова беса отделилась наконец от туловища, его морда превратилась в сплошное кровавое месиво.

Немного успокоившись и ни мгновения не жалея о содеянном, Аста наклонилась и подняла голову за чудом уцелевшее ухо. «Ну что, ублюдки?! Приходите еще… я буду ждать!» — прошептала она и, пнув обезглавленный труп носком сапога, с кривой усмешкой пошла на выход.

От архива до поста стражи всего каких-то триста десять шагов. Она теперь это знает, она считала. Триста десять шагов пути из одной жизни в другую. Еще каких-то полгода назад она была счастлива. Любила и была любима, хотела завести детей, и у нее была мать… Пусть названная ею самой, но это неважно… Сейчас ничего уже нет — только ненависть…