Сын славного города

А утром Ари не было в доме. Мальчик кричал и плакал, укрытый лучшим одеялком, какое они всегда берегли на празднества в честь Привы. Только Ари могла такое непотребство допустить – нельзя так с одеялком этим, оно для Святых дней…, она сбежала.

Пираи злился на неё и даже собирался отправиться за ней. Но потом увидел, что у коновязи, ближе к статуи Привы, где господаревых коней они оставили – ведь господарь рыцарственный правитель вернётся и стребует он с них, за коней-то. Вот там и оставили, кормили, поили, мыли – нету одного коня. Мало того – с могилы господаря, у изголовья коей меч был, как и у всех прочих, не было там меча теперь. Пираи о том случае молчал, он изо всех сил молчал – ведь он знал, кому Барг голову помутил, кто осквернил могилу господарей младших…

Мальчик часто плакал, а кормить его нечем – грудей-то у него нет. Не баба чай он, мужчина он, а как быть? Мальчик ещё с год сам есть не сможет. Пришлось ему пол огорода и отдать, что б соседка, с малым которая сама, мальчика на кормление взяла.

Так и жил Пираи, в тайне надеясь, что образумится Ари, что вернётся. Он и бить её сильно не станет – перед статуей Привы в том поклялся слёзно. Затрещин штук шесть - максимум, не станет он её сильно наказывать и никому не расскажет о её преступлении с могилой господаревой.

Но Ари не вернулась. Так никогда и не вернулась…

За то вернулся один из братьев Лиштаи.

Всё село высыпало на улицу – повиниться, головы склонить, коней воину господареву отдать, что б господарю рыцарственному правителю он их потом вернул.

А господарь тот младший, в одежде военной, мимо проехал, да к дому Лиштаи, где одна их малая сестра и осталась. Трудно ей было, все ведь у неё померли, а братья сбежали. Малышка кое-как выживала. Не господарей милость, так и померла бы. Сношать её любил один из господарей, да поесть часто с собой приносил. Демоны барговы, что от Логана пришли, того господаря и убили, звери поганые, тьмою пропитанные так, что даже морды темны их стали.

Смотрели люди, не понимали, чего творится, но спрашивать никому в голову не пришло – безумцев то нет. Двери открылись, и девочка та выскочила из дома, да с визгом к господарю на шею и прыгнула. Шепчет ему что-то, плачет вся. Ахнул народ от дерзости такой, а господарь обернулся, наказывать её не стал, на них смотрит злобно, с презрением, словно сам он господарь.

-Так это ж, Лиштаи брат, Баргова волосня проклятая! Не господарев воин то, а Гримкет это!

Голосит народ и хмурится уже – конь господарев, одёжа воинская, а ведь не брали в учение его рыцарственные правители, не был он обучен, права не имел, волосня с копыт-то барговых!

Поднял камень Голова деревенский, да к нему шагнул, да как кинет камень тот!

И прям ему в плечо и попал.

Народ за камнями наклонился, а тут!

Рёв! Да злобый такой и зверский, что ажно жуть просто! Пираи даже штаны свои испортил с перепугу-то – все они уже того ждали, что за их повинности не исполненные, уже придёт и вылезет из земли сам Барг и сожрёт их живьём.

Но это был не Барг – то Гримкет был. В два прыжка он добрался до головы, и меч его срезал старику голову, словно сухую тростинку.

Народ с минуту столбом стоял, не понимая, что происходит. Гримкет смотрел на них злобно, с его меча капала кровь, пряталась за его спиной перепуганная сестра…

Люди начали опускаться на колени. Не ясный шёпот перешёл в ясные слова.

-Прости господарь! Прости юродивых! Не знали, не хотели! Простииииии!!!

Он плюнул в их сторону и в дом ушёл.

Разошёлся народ потом, в каждом доме слова всякие говорили, наверное. Вот и Пираи хотел было – да не с кем. Ари так и не вернулась. Ушла и не вернулась, неблагодарная она тварина…

Вскоре вернулись ещё некоторые. Кто в портках своих, кто в доспехах господаревых, кто пешком, кто на лошадях, но у всех в карманах золотые звенели.

Думать народ стал, размышлять.

За повинности бегали они к замку господареву, да часто бегали, да нет никого уже в замке. Только смрад трупный и кости обглоданные хищниками всякими. То поняв и заприметив, стали они их хоронить, да к Гримкету за разрешением прежде пришли.

-Как хотите. Я эту мразь и видеть не хочу.

Вот как сказал этот Баргов сын, про добрых и милостивых господарей, что отдали свои жизни, защищая их от зла Баргова. Народ шептался – вернётся рыцарственный правитель господарь их Привой помазанный и будет тогда Гримкету, попомнит он своё, корчась в ужасе и муках на колу, да задом своим мерзким. Но до того, молчал люд добрый и этой твари мерзкой кланялся, да с его поганой мерзостью, сестрой этой, мило улыбался, да говорил хорошо. Вот придёт господарь, вот он им покажет. А их дело малое…, но как без господаря-то жить? Не по-людски это, по-звериному оно, негоже свободному человеку без господаревой-то воли жить. И ненависть тая, к Гримкету повинности свои они приносили, и разрешенья с него просили. Он чаще плечами пожимал, а то и вовсе внимания не обращал, но им хватало и этого. Главное, что б разрешил господарь новый, а как именно это уже не важно.