Сын славного города

Чернильно-чёрное чудище, с горящими красным светом глазами, стояло посреди дымящихся руин, на коих, кое-где, ещё заметны были языки серебряного и обычного пламени, сплетавшиеся в причудливом танце в единое целое.

-Да сдохни ты уже, Баргов сын!!! – Взвыл монстр хриплым, злобный гласом, что больше всего напоминал рык голодного зверя.

Человек ответил, но не словами. Серебряно-чёрная тень метнулась мимо Лограна, в мгновение ока ворвалась в дымящиеся руины и серебряным росчерком, меч колдовской полыхнул дважды.

Чёрно-алый огонь загорелся ярким солнцем, и человек с мечом полетел обратно в туже сторону, на этот раз, потеряв не только меч.

Логран взвизгнул и отпрыгнул в сторону – с неба ему прямо в руки, упала, собственно, рука.

Человек свалился рядом и правее. Поднялся он через несколько секунд. Протянул оставшуюся руку и меч снова с ним. Из разорванного плеча хлещет струя крови, он стоит в серебряном огне, шатается как лист на ветру, но сдаваться явно не собирается.

Зверь в руинах завыл волком – обе его лапы лежат на полу, а из обрубков хлещет поток ярко-красной крови. Вой зверя быстро стих и Логран вновь услышал его зловещий глас.

-Посох Пана в твою гнилую жопу колдун! Я никогда не умру! Я вечна, как само время!!!

Колдун так явно не считал. Он шагнул вперёд, но было поздно – руины задрожали, исказились и спустя долю мгновения, всё исчезло. Только зелёная трава равнины, безмятежно колышется от едва ощутимого ветра.

Человек стоял на месте несколько секунд. Серебряное пламя распространялось от меча по всему его телу, серебристые огненные языки ласково касались его кожи, одежды, его ран. Кровь больше не течёт из обрубка руки – буквально на глазах Лограна, из обрубка проклёвывалась новая рука. Впрочем, может и показалось – что и как, подробнее разглядеть не получилось.

Серебряное пламя полыхнуло, и Логран вновь остался один посреди бескрайней равнины.

В сторону города мальчик бежал быстрее ветра.

***

Церемония завершилась. Она заняла своё заслуженное и почётное место в Совете.

Выпрямив спину, положив ладонь на рукоять своего меча, вставленного в специальное ложе в левом подлокотнике каменного сидения, она с вызовом смотрела на тех, кто был перед ней сейчас.

Полукруг с сидениями такого же вида и из такого же материла, перед ней – большой полукруг на десятки персон, впервые за много лет, заполненный полностью. Более того, в этот раз мест не хватило, некоторые стояли между одинаковых сидений – одинаковых, но лишь во внешности своей. Сиденья означали равенство всех, кто пришёл в этот зал. Они единое целое, они служат одним целям и идеалы их одни, хотя и каждый из них особенный, уникальный – о чём говорят их одеяния, но говорят лишь отчасти.

Главное о них, всегда говорит их меч. Одинаковых мечей, в этом зале нет, и никогда не было. Мечи больше были их лицами, чем то, что лицом привыкли называть люди множества миров. Каждый меч не только орудие, он и средоточие их личной мощи, отражение их душ, их зеркало, в котором видно всё, даже мельчайшие недостатки и достоинства.

Но каждое сидение, похоже на другое, даже то, на котором сейчас сидит она. Сиденья отражают равенство всех, кто сейчас находится здесь. Они не болванки, каждый уникален, но едины они и равны, но лишь в той мере, в какой это истинно важно.

Хоть и восседает она на таком же сидении, стоит оно поодаль, впереди и повёрнуто ко всем остальным – они видят её, она видит их. Она равна им, но стоит перед ними. Она принимает решения отныне, её слово отныне последним станет в любом споре, любом вопросе – но справедливым должно быть её слово. А справедливым оно бывает лишь тогда, когда мнение, преобладающее среди всех равных, становится и мнением её, и словом её последним в споре. Нечто подобное, искажённое, без глубинной сути, без понимания того, что это такое, можно увидеть во многих мирах. Где-то это назвали «правус приорис» - преобладающее справедливо, где-то «элта нуэад» - закон равных…, странно, что тот мир, населённый эльфами, в принципе принял подобную форму принятия жизненно важных решений. Но ей сейчас, почему-то, вспомнился иной мир, где их собрат провёл некоторое время и слишком часто распускал язык за кубком вина. Там это назвали «власть народа». Странно было даже не то, что люди иного мира, искажённую формулу приняли как родную, странно было то, что её приняли так близко к первоисточнику, совершенно не понимая глубинных принципов и всех подводных течений. Может быть, потому что в том мире «народом», считались лишь те, от кого что-то зависело. Сильный воин, доживший до тридцати лет был «народом», крепкая женщина, рожавшая детей как кузнец клепает подковы, считалась «народом» - крестьянин, всю жизнь пахавший в поле хлеще, чем его лошадь, народом, почему-то не считался…