Сын Солнца

Ночью дворец оказался столь же густо населен, как и днем. Из ниши между квадратными колоннами послышался долгий звук поцелуя и легкий стук опускаемого на пол копья, где-то в отдалении пели и слабо перебирали струны арфы. Долетел дразнящий тихий смех и вновь замолк. «А что если меня видят?» Эта мысль не обрадовала принца, и он, прислонившись к стене, быстро смотал с бедер белую повязку, выдававшую его в темноте. Теперь смуглое тело акалеля почти целиком сливалось с окружающим сумраком. Он старался двигаться бесшумно, вспоминая, как в детстве на спор сумел вынести клетку со священной Совой из покоев Мин-Эвры, верховной жрицы Лунного круга, во дворце в Дагонисе. При мысли об этой выходке ему сделалось легко на душе и он едва слышно прыснул в кулак, от чего зелено-голубой тукан в страхе метнулся с одного края веранды на другой.

Обогнув несколько лестниц, уводивших на крышу, Акхан перешел в более узкую галерейку, связывавшую покои с кухней. Здесь стояла гробовая тишина, если не считать деловитой возни крыс среди горшков на полках. К стенам кухни примыкали хранилища для зерна, напоминавшие огромные, врытые до половины в землю кувшины без горлышек. Прячась за ними, принц скоро добрался до глинобитной стены, отделявшей скромный хозяйственный двор от густо заросшего садика, в глубине которого прятались одноэтажные оштукатуренные жилища белых кой.

Когда акалель, едва шурша гравием, проходил мимо хлева с открытой крышей, до него донеслось призывное мычание коров и стук копыт о деревянные загородки. «Извините, девочки, я не к вам». Его насмешила мысль, что дома он носит почетный царский титул «мин», т. е. сын быка, и по праву рождения может выполнять в священных ритуалах роль белого рогатого божества-прародителя. «И сколько раз выполнял! Слава Атлат, коров тоже заменяли жрицы. Впрочем, не всегда».

Акалель уцепился руками за невысокую ограду и одним махом перелетел в сад, мягко приземлившись на колючий куст алоэ у изгороди. Ворча и отдирая сухие колкие листья, принц выпрямился во весь рост. Сад был небольшим, чахлые акации и финиковые пальмы плохо приживались в сухом климате. Зато вокруг квадратного неглубокого водоема шелестела осока, изысканно отливая в темноте серебристой белизной.

Акхан видел ночью как любой человек, то есть не дальше десяти шагов. Кошачьей остротой зрения он не отличался. Священные глаза Гора — знак его царского достоинства — позволяли, не щурясь смотреть на солнце, но лунный свет им мешал. Поэтому акалель буквально через минуту угодил ногой в какую-то яму и с похолодевшим сердцем услышал шорох на ее дне. Маленький колодец, выложенный цветной плиткой, в котором для развлечения кой держали крошку каймана, сверху был почти не виден в зарослях травы. Сам зверь не мог выбраться наверх, но свободно бродившие по саду обезьянки в серебряных ошейниках с бубенцами не раз попадали внутрь на обед к голодному крокодилу.

Акхан успел выдернуть ногу, когда тварь уже собиралась щелкнуть зубами. Пасть каймана захлопнулась с неприятным стуком. «Да что вы говорите? — усмехнулся акалель, — А я и не предполагал. Ну, приятно было повидаться». Он перевел дыхание и уже не спеша двинулся к белевшим в темноте стенам жилища кой.

Больше сюрпризов принц не встретил, ломиться прямо в дверь тоже не стал. Зачем, когда есть крыша? Крутая лесенка с узкими ступенями в полкирпича вела со двора наверх. Слабый ветерок гулял по некрашеной кровле, в которой темнели квадратные отверстия. Припав к одному из таких окошек и убедившись, что в глубине все тихо, Акхан соскользнул вниз. Вокруг царил глухой комнатный сумрак. Повременив пока глаза привыкнут к темноте, принц огляделся по сторонам. Он был в мастерской, где за нехитрыми ручными станами проводили свободные от обучения часы юные кои. Несколько готовых холстов было растянуто на больших рамах, и лунный свет волшебно отливал на гладких разноцветных перышках, сложным орнаментом вплетенных между нитей.

Темный дверной проем уводил из мастерской в смежную комнату, откуда доносились вздохи и ворчание, сопровождавшиеся легким хрустом тростника. Акалель направился туда. Перед ним была спальня, столь же просторная, но куда более душная от сонного дыхания множества женщин.

Акхан застыл на пороге, боясь сделать лишний шаг и молча вглядываясь в темноту. Жрицы жили отдельно от послушниц и наставниц, их было 12, как дочерей Атлат, в честь которых они принимали свои имена. Акхан поколебался еще с минуту и шагнул через порог. В слабом свете ущербной луны, проглядывавшей сквозь окно в потолке, он увидел всю комнату. Девушки спали у стен, закутавшись в пестрые шерстяные циновки, положенные прямо на кучи сухого тростника. Над их головами в стену были вбиты длинные золотые гвозди, на которых висела одежда и длинные веревочные пояса. Цветные нити этих поясов связывались в бесчисленное множество узелков, которыми кои отмечали заданную им дневную работу. У некоторых фигурное плетеные было настолько сложным, что акалель усомнился, сумел бы он разобрать хозяйственные записи маленьких жриц.