Сын своей матери

Петр Ингвин Сын своей матери

Двор замер в предвкушении. С тех пор, как во флигеле поселились Сидоровы, редкая неделя проходила без концерта. То, что раньше показывало кино, теперь разносилось под свинцовым небом Севера, словно Одесса переехала с Черного моря на Белое.

О скором начале спектакля сообщали распахнутые створки окна, в котором курсировала взад-вперед Роза Марковна. Она готовила речь. Пучок ее черных волос почти задевал потолок пристройки, цветастое платье подчеркивало худобу и пело некролог юности, в которую стремилась душа, но вернуться в беззаботность которой не позволяли семья и годы. Красота, в свое время сразившая Сидорова-старшего, еще влекла взоры, но уравновесилась изможденным изломом губ, сварливым настроем и вечно недовольным взглядом. Розе Марковне, как и главе семьи, было чуть за сорок, но апломба в узнаваемом всем городом голосе звучало минимум на шестьдесят, причем депутатских. И в отношении, кто именно глава, она бы убедительно поспорила.

С трех сторон двор охватывала клешня побитых временем пятиэтажек, с четвертой не сдавался плану застройки бревенчатый дом, заставший царя, пусть и не лично. Слева к обветшалой стене притулилась щитовая пристройка, у нее имелся собственный, обнесенный палисадом дворик, внутри которого сверкала намытыми боками недавно приобретенная Лада — единственное достояние Сидоровых, если не считать совместно прожитых лет. Пристройку, где обосновались Сидоровы, в народе красиво назвали флигелем — новым словом для этих мест.

С некоторых пор флигель стал центром культурной жизни городка, в котором, не говоря о большем, не было даже кинотеатра. Сгущался вечер короткого лета, с моря несло йодом и пронизывающей сыростью, но горожане не расстраивались — все говорило за то, что день пройдет не зря. Зрители уже занимали места на лавочках у подъездов, в квартирах приглушали звук телевизоров, чтоб не пропустить начала «концерта».

Когда в промежутке между домами показались две возвращавшиеся из магазина фигуры, Роза Марковна встала наизготовку, словно ведущая ток-шоу перед прямым эфиром — взгляд сосредоточился, а руки, сжавшиеся в кулаки, опустились на подоконник как на руль огромного мотоцикла.

Таймер начала представления отсчитывал последние секунды тишины.

Мужчина и подросток ни о чем не подозревали. Каждый держал по объемному пакету с продуктами, оба чему-то смеялись. Сидоров-младший, в следующем году заканчивавший школу, внешне походил на мать — такой же худой, высокий и чернявый. Сидоров-старший, соответственно, являл противоположность жене и сыну: светлые волосы безуспешно боролись с наступающей пустыней, роскошное брюшко через год-другой грозило избавиться от ласкательно-уменьшительного звучания, а ростом папаша уже на голову проигрывал отпрыску. Занятые разговором они прошли за калитку, и у стоявшей во дворе машины их накрыло знакомым голосом:

— И здрасьте вам, идет, мишигене недоделанное, паралич тебе зибен мозгес. И знаете, какой он теперь фортель выкинул? Тут такой цорез, что балконом по темечку пошло бы за райскую благодать по сравнению с этим известием.

Острие речи было направлено на мужа, но обращалась Роза Марковна одновременно и к нему, и ко всем, кто в силу вовлечения в процесс обязан был, по ее мнению, встать на защиту поруганной добродетели. Не сразу улавливалось, кому она говорит в каждый конкретный момент, это становилось понятно позже, из контекста.

— И как вам это нравится? Когда надо, без мыла в тухес пролезет, а сейчас посмотрите — имеет припереться до меня чистый ангел, только крылышки в другом месте. Прикинулся шлангом, выпятил свой курган над могилой павшего героя и думает, что одной уксусной физиономии на морде лица таки достаточно, чтоб собрать порванное на кусочки сердце родной жены.

Как обычно в таких случаях Роза Марковна «включила маму». Ее мама, Софья Соломоновна, недавно приезжала в гости, город помнил. Такое не забывается. Визит Сидоровой тещи стал событием городского масштаба, и если о нем не сообщали в новостях, то на кухнях обсуждали до сих пор. Недельку пообщавшись с горожанами, Софья Соломоновна в равной степени обогатила лексикон местных гопников и интеллигентов, отчего теперь их легко путали, если костюм не соответствовал заявленному статусу. Не признававшая авторитетов гопота с удивлением узнала, что ее наименование произошло от Одесского ГОП — городского общества призрения. Нежданчик произвел фурор, и Софью Соломоновну неформально возвели в ранг почетного жителя, обещав не трогать, даже если она среди ночи начнет носить ценности.

После отъезда Софьи Соломоновны поток словесных изысков Розы Марковны резко возрос и превратился в рог изобилия, будто в него вдохнули вторую жизнь, а для разгона смазали скипидаром. Сейчас в ожидании новой порции в домах открывались окна и форточки, жители квартир, что выходили окнами на другую сторону, заняли позицию на балконах и детской площадке, несколько человек подтянулось из соседнего двора.