Сын цирка

Например, оскорбление по расовому признаку – когда невозможно забыть удар по чувству собственного достоинства. Или, скажем, как подчас реагировали в Канаде на Фарруха англосаксы, заставляя его чувствовать себя вечным маргиналом; это могла быть просто неприветливая гримаса на лице при самом обычном обмене взглядами. Или когда проверяли подпись на вашей кредитной карточке, как если бы она была поддельной; или когда давали сдачу мелочью и бросали подозрительный взгляд на вашу подставленную ладонь, которая слишком отличалась по цвету от тыльной стороны кисти. («Иммигранты остаются иммигрантами на всю жизнь!»)

В первый раз, когда Фаррух увидел, как Суман исполняет «Прогулку по небу» в «Большом Королевском цирке», он не верил, что она может упасть; она делала это великолепно – так она была прекрасна, и столь точны были ее шаги. Затем однажды он увидел ее стоящей перед выступлением в крыле главного шатра. Он был удивлен, что она не занималась разминкой. Она даже не перебирала ногами – просто стояла. Возможно, она концентрируется, подумал доктор Дарувалла. Он не хотел, чтобы она заметила, как он смотрит на нее, – он не хотел ее отвлекать.

Когда Суман повернулась в его сторону, Фаррух понял, что она, должно быть, действительно концентрируется, поскольку она не узнавала его, а она всегда была очень вежлива; она смотрела прямо на него, но мимо или сквозь него. Свежий знак пуджи[114] у нее на лбу был слегка смазан. Это был почти незаметный изъян, но когда доктор Дарувалла заметил его, он вдруг осознал, что Суман смертна. С этого момента Фаррух допускал, что она может упасть. После этого он не мог быть спокоен, когда видел ее в «Прогулке по небу», – она казалась ему страшно уязвимой. Если кто-то когда-нибудь скажет ему, что Суман упала и умерла, доктор Дарувалла представит ее лежащей на грязной арене с пятнышком пуджи на лбу. (Выражение «иммигранты остаются иммигрантами на всю жизнь» было такого же рода пятном.)

Возможно, доктору Дарувалле пошло бы на пользу, если бы он мог покинуть Бомбей так же быстро, как близнецы. Но уходящим в отставку кинозвездам и бывшим миссионерам проще расставаться с городом, чем врачам; у хирургов есть свои графики операций и выздоравливающие пациенты. Что касается сценаристов, то, как и у других писателей, у них тоже есть свои мелкие заморочки, которым следует уделять внимание.

Фаррух знал, что ему не удастся поговорить с Мадху; в лучшем случае он мог бы пообщаться с ней или узнать о ее состоянии через Вайнода или Дипу. По замыслу доктора у девочки был риск умереть в цирке; смерть, которую он придумал для своей героини Пинки – быть убитой львом, принявшим ее за павлина, – случилась бы намного раньше, чем та, которая, как он полагал, ждала Мадху.

Точно так же сценарист не питал особых надежд на то, что реальный Ганеш преуспеет в цирке – по крайней мере, не настолько, насколько придуманный им Ганеш. Концовка там получалась замечательная, но колченогий мальчик, увы и ах, никогда не совершит «Прогулки по небу». Если бы реальный калека стал успешным помощником повара, то Фаррух о большем бы и не мечтал. С этой целью он написал дружеское письмо мистеру и миссис Дас в «Большой Голубой Нил», – хотя колченогого мальчика нереально было обучать акробатике, доктор надеялся, что инспектор манежа и его жена помогут Ганешу стать хорошим помощником повара. Доктор Дарувалла написал также мистеру и миссис Бхагван – метателю ножей и его ассистентке-жене, к тому же исполнительнице «Прогулки по небу». Дескать, доктор был бы обязан миссис Бхагван, если бы она мягко отговорила колченогого мальчика от его глупой идеи научиться «Прогулке по небу». Вероятно, миссис Бхагван могла бы показать Ганешу, насколько труден для исполнения этот номер, – пусть он сам попробует на лестничном устройстве, что висит у них под потолком в палатке; он бы сам убедился, что такой номер ему никогда не исполнить; к тому же это было бы для мальчика безопасным упражнением.

Что касается сценария, Фаррух снова назвал его «Рулеткой с лимузинами»; он вернулся к этому названию, потому что вариант «Побег из Махараштры» показался ему чересчур оптимистичным, скорее даже невероятным. Времени прошло всего ничего, а сценарий уже стал расползаться по швам. Ужасный Кислотник, сенсационный лев, убивающий звезду цирка (эту невинную маленькую девочку)… Фаррух подозревал, что эти ходы он позаимствовал из гиньоля[115], на который он ориентировался, создавая сюжеты для Инспектора Дхара. Возможно, сценарист не отважился отступить от своего старого жанра, к которому он привык.