Читаем Сын цирка полностью

Недавно один довольно известный писатель-парс выступал в Харборфронте; у доктора Даруваллы было такое чувство, что Джулия и ее друзья ожидали, что доктор будет достаточно активен, чтобы поговорить с автором, поскольку Фаррух прочел справедливо хвалимый роман и восхищался им. История касалась небольшого, но крепкого сообщества парсов в Бомбее: достойный человек, примерный семьянин проходит через серьезные испытания – ложь и политическую коррупцию тех лет, когда Индия и Пакистан были в состоянии войны.

Как Джулия и ее друзья могли предположить, что Фаррух заговорит с этим автором? Что знал доктор Дарувалла о реальном сообществе парсов – будь то в Бомбее или в Торонто? О каком «сообществе» он мог позволить себе рассуждать?

Фаррух мог рассказать лишь сказки клуба «Дакворт» – о леди Дакворт, которая, разоблачаясь, ослепляла всех своими знаменитыми грудями. Чтобы услышать эту историю, не нужно было быть даквортианцем, но какие еще истории знал доктор Дарувалла? Только собственную историю, которая была явно непригодна для первого знакомства. Смена пола и серийное убийство; обращение в веру посредством любовного укуса; потеря детей, которых не спас цирк; отец Фарруха, разорванный бомбой на клочки… а как рассказать о близнецах совершенно незнакомому человеку?

Доктору Дарувалле показалось, что его история выпадает из того, что считается всеобщим, – она была просто странной, а сам доктор был чужаком-одиночкой. С чем бы Фаррух ни соприкасался, куда бы он ни направлялся – все всегда оставалось чуждым ему, оставалось отражением той отстраненности, которую он носил в себе, в глубинах своего сердца. Итак, на Форест-Хилл под снегопадом стоял бомбеец, ожидая, пока его венская жена отвезет его в центр Торонто, где они послушают неизвестного индийского чтеца – возможно, сикха, возможно, индуса, возможно, мусульманина или даже еще одного парса. Вполне вероятно, что выступят и другие чтецы.

На Рассел-Хилл-роуд шел мокрый снег, прилипая к плечам и волосам матери и ее маленького сына. Как и доктор Дарувалла, они стояли под фонарем, ярко освещавшим снег и обострявшим черты их настороженных лиц, – они, казалось, тоже кого-то ждали. Мальчик выглядел гораздо менее нетерпеливым, чем его мать. Ребенок запрокинул голову и высунул язык, чтобы ловить падающие снежные хлопья, – он мечтательно раскачивался, а она продолжала крепко сжимать его руку, как если бы он хотел вырваться. Иногда она дергала его, чтобы он перестал раскачиваться, но от этого было мало толку, и ничто не могло заставить мальчика спрятать язык – он продолжал ловить им снежинки.

Как ортопед, доктор Дарувалла неодобрительно относился к тому, что мать дергает сына за руку, которая была полностью расслаблена, – мальчик был почти в забытьи. Доктор опасался за локоть ребенка или за плечо. Но мать не собиралась причинять вред своему сыну; она была просто нетерпеливой, и ей было тяжело удерживать мальчика, повисшего на ее руке.

В какой-то момент доктор Дарувалла открыто улыбнулся этой мадонне с младенцем – они были хорошо освещены, и доктору следовало бы догадаться, что они так же хорошо видят его, стоящего под другим фонарем. Но Фаррух забыл, что он не в Индии, не подумал, что он, человек другой расы, может быть неправильно понят этой женщиной, которая при свете уличных фонарей и белизне падающего снега смотрела теперь на его чуждое ей лицо как на внезапное появление большой собаки, спущенной с поводка. Почему этот иностранец улыбался ей?

Очевидный страх в глазах женщины оскорбил и устыдил доктора Даруваллу; он тут же скомкал улыбку и отвернулся. Затем доктор осознал, что стоит не там, где следует. Джулия ведь объясняла, чтобы он ждал ее на северо-западном углу Лонсдейл и Рассел-Хилл-роуд, где теперь и стояли мать и сын. Но перейти улицу и встать рядом с ними, скорее всего, означало вызвать панику у женщины – в лучшем случае самые дурные предчувствия. В худшем случае она может закричать и позвать на помощь; на крики сбегутся прохожие – возможно, вызовут полицию!

Поэтому доктор Дарувалла, отвернувшись и чуть ли не крадучись, неловко пересек Рассел-Хилл-роуд, что, несомненно, дало женщине еще больше поводов подозревать его в чем-то скверном. Воровато пересекая улицу, Фаррух производил впечатление человека с преступными намерениями. Он быстро прошел мимо женщины и ребенка – прошмыгнул без приветствия: если бы доктор открыл рот, то наверняка так бы испугал женщину, что она могла бы попасть под машину (хотя улица была пуста). Доктор Дарувалла занял позицию в десяти ярдах от того места, где Джулия велела ему находиться. Там он стоял, словно извращенец, собирающийся с духом, чтобы трусливо напасть на свою жертву; он знал, что свет фонаря едва доходит до обочины, где он остановился.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги