Читаем Сын цирка полностью

Что касается ям в палисаднике, Джулия мирилась с ними; в конце концов, за всем этим стояла не только эксцентричность ее мужа. Она уважала его богатую и скрытую внутреннюю жизнь, что для нее было гораздо ценнее загадочной внешности; она знала, что Фаррух был интровертом. Он всегда был мечтателем; теперь, когда он не писал, он, казалось, мечтал еще больше.

Однажды Фаррух сказал Джулии, что ему интересно, не аватара ли он. В индуистской мифологии аватара является божеством, которое спускается на землю в какой-то определенной форме или как инкарнация, то есть воплощаясь в человека. Неужели доктор Дарувалла считал себя проявлением божества?

– Какого божества? – спросила его Джулия.

– Не знаю, – скромно сказал Фаррух.

Конечно, он не был богом Кришной, «темным» – одной из аватар Вишну. Так кого же он представлял себе, чьим он был проявлением? Нет, от бога в нем было не больше, чем от писателя. Он, как и большинство мужчин, был в основном мечтателем.

Лучше всего представить его в снежный вечер, когда в Торонто рано наступает темнота. Снег всегда вызывал у него меланхолию, потому что, когда умерла его мать, всю ночь шел снег. По утрам Фаррух заглядывал в гостевую спальню, хранившую память о Мехер; что-то из ее одежды оставалось в комоде – как и ее духи, пахнущие иной страной, как и запах тех блюд, что она готовила, оставшийся в складках ее сари. Но представьте доктора Даруваллу на освещенной вечерними огнями улице стоящим прямо у фонарного столба под падающими снежными хлопьями. Представьте его на северо-восточном углу Лонсдейл и Рассел-Хилл-роуд; на этом хорошо знакомом перекрестке на Форест-Хилле Фаррух чувствовал себя спокойно и уютно не только потому, что он жил всего в квартале отсюда, но и потому, что с этого перекрестка был виден маршрут, которым он много-много дней провожал своих детей в школу. В противоположном направлении на холме находилась церковь Грейс, где он проводил в тишине и покое по нескольку часов, размышляя о своей прежней вере. На этом углу доктор Дарувалла мог также увидеть часовню и Епископскую школу Страчана, где дочери доктора умело демонстрировали свой интеллект; и Фаррух был недалеко от Верхнего Канадского колледжа, куда могли бы ходить его сыновья – если бы у него были сыновья. Впрочем, еще раз подумал доктор, у него было их двое – Джон Д. и бывший Инспектор Дхар.

Фаррух подставил лицо падающим снежным хлопьям; он почувствовал, как от снега стали мокрыми ресницы. Хотя Рождество давно миновало, доктору Дарувалле было приятно отмечать, что некоторые соседские дома по-прежнему в рождественском наряде, отчего они выглядели радостно и необычно. Снег, падавший в свете уличных фонарей, вызывал у доктора некое чисто-белое чувство одиночества – Фаррух почти забыл, почему он стоит на этом углу в зимний вечер. Но он ждал свою жену; бывшая Джулия Зилк должна была заехать за ним. Джулия возвращалась на машине после одного женского собрания – она позвонила и сказала Фарруху, чтобы он подождал ее на углу. Они собирались поужинать в новом ресторане недалеко от Харборфронта[122]; Фаррух и Джулия были верными посетителями авторских чтений в Харборфронте.

Что касается ресторана, доктор Дарувалла считал его самым обыкновенным; кроме того, они ели слишком рано для доктора. Что касается авторских чтений, Фаррух терпеть их не мог; мало кто из писателей умел читать вслух. Когда вы сами читали книгу для себя, вы могли, ни на кого не оглядываясь, закрыть ее и заняться чем-то другим или посмотреть видео, к которому экс-сценарист все более привязывался. От выпитого пива – а за ужином он часто пил вино – его клонило в сон вместо чтения. Он боялся, что начнет храпеть в аудитории в Харборфронте и подведет Джулию; она любила чтения, которые доктор все чаще рассматривал как соревнования на выносливость. Зачастую на эти вечерние читки собиралось слишком много писателей, как будто чтобы публично продемонстрировать, какие достойные субсидии вкладывает Канада в поддержку литературы и искусства; как правило, имел место и перерыв, который был основной причиной ненависти доктора Даруваллы к театру. Во время антракта в Харборфронте их окружали хорошо начитанные друзья Джулии – они были литературно более подкованы, чем Фаррух, и знали это.

Джулия предупредила его, что именно на этом вечере будет выступать один индийский писатель (или писательница) с чтением своей книги, что всегда представляло проблему для доктора Даруваллы. От доктора явно ждали какого-то особого, осмысленного отношения к автору, как если бы существовала некая общеизвестная данность, относительно которой автор был либо прав, либо ошибался. В случае с индийским писателем даже Джулия и ее друзья-литераторы прислушались бы к мнению Фарруха; поэтому от него будут ждать, чтобы он высказал свое мнение и отстоял бы свои взгляды. Подчас у него не было никаких взглядов, и он скрывался во время антракта; при случае, к своему стыду, отставной сценарист прятался в мужской комнате.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги