Сын тумана

Боевой конь очередной раз споткнулся, жалобно всхрапнул и стал спускаться по осыпи неловко, боком, совсем медленно. Оллэ спрыгнул из седла, сочувственно хлопнул бурый от пота бок. Лошади не виноваты в том, что люди вздумали решать, какими им быть хорошо или дурно. Этот всей своей конструкцией предназначен таскать тяжеленные латы и запрятанного в них воина, гордо вышагивать на параде, позволяя седоку возвышаться над прочими. Ни на что иное, увы, конь не годен…

– Скоро доберёмся, – пообещал Оллэ, морщась, мысленно проклиная нахлынувшие ни с чего воспоминания и продолжая рассматривать долину. – Все мы однажды взрослеем, устаем скитаться и желаем заиметь дом. Знаешь, что это такое? Это не место, а состояние. Ты направляешь к берегу корабль – а тебя ждут. Твой ветер гонит стаи волн, и ты знаешь, что она стоит на скале… Смотрит из-под руки. Подставляет лицо западному ветру и улыбается…

Оллэ споткнулся, выругался, удивляясь себе, вдруг утратившему выдержку. Оценив происходящее, нэрриха остановился, втянул ноздрями воздух и сдернул завязку, прихватывающую волосы у основания шеи. Пряди рассыпались по плечам, светло-соломенные, почти прямые, и ветерок сразу распушил их, впитываясь и отдавая знания. Сын шторма вслушался, хмыкнул, окончательно понимая причину своего настроения. Теперь он осознанно бросил конский повод. Помчался вниз длинными прыжками, такими легкими, что каменное крошево не смещалось под башмаками.

Тропа распалась надвое, взрезанная кривым клинком кряжистой сосны, Оллэ принял левее, на крутую, почти отвесную каменную осыпь. Спуск еще более ускорился, нэрриха улыбнулся, ощущая близкое к полету состояние: он рушился вниз, лишь изредка цепляясь пальцами за кромки камней или стволики упрямо льнущих к круче можжевельников. Рукава хлопали крыльями, пологие участки склона мелькали по сторонам, шум ручья приближался, свежесть искрилась бледными подобиями радуг…

Спружинив на мокрых валунах, Оллэ перекатился, вскочил и помчался дальше, через яблоневый сад, вскопанные грядки, малый виноградник, двор – и снова по густой траве, затененной кронами старого сада. Он не сбавил темп, даже ворвавшись в городок, вбирающий все тропы и дорожки, чтобы одеть их в парадный многоцветный булыжник мостовых. Бежать по узким опрятным улочкам было удобно: ни единого человека на них нет. Все или сидят по домам, затворив ставни и заложив двери, или сгрудились на площади.

Пройдя сквозь толпу с достойной Кортэ бесцеремонностью, нэрриха остановился в первом ряду, перед одним из наемников, наспех закрепивших на плащах ленты цветов герба Тагезы. Отсюда было удобно считать людей в двойном кольце оцепления, рассматривать их оружие, изучать очередного, ничуть не изменившегося с течением веков, победителя: человек с повадкой индюка важно прогуливается по пустому пространству, гордый счетом чужих жизней, отданных в его полную власть.

– Мы, милостью божьей и королевской, поставлены здесь искоренять ересь и воровство, – кричал, сбиваясь на визг, глашатай, поглядывая на составителя указа и изредка в сам текст. – Посему повелеваем: служителя, уличённого в богомерзком чернокнижье, искажении веры и сношениях с нелюдем и еретиком, сжечь, ибо в отведенный ему срок не покаялся и спасения не взыскал. Равно же и самочинного барона…

Стрела свистнула деловито, уверенно, вошла в плечо глашатая сзади-сбоку, швыряя его на колени и далее – лицом в пыль. Наемники заволновались, «победитель» пригнулся и резвой трусцой заспешил с проплешины площади – в каменную тень сводов храма. Вторая стрела досадливо взвизгнула по камням, третья ужалила дальнего от Оллэ наемника в затылок.

– Режь горло еретикам! – зарычал из укрытия новый хозяин долины.

Нэрриха заинтересованно приподнял бровь: долина Кортэ имела норов, достойный неугомонного сына тумана! Оллэ гибко скользнул меж наемниками. Пока те замерли столбами, по-людски медленно соображая, он пихнул правого плечом на нож, добытый одним из молчаливых мужчин в первом ряду толпы. Нэрриха оскалился в усмешке: эти люди не намерены безучастно наблюдать казнь. Левому наемнику нэрриха мимоходом вывернул руку в локте – и распластался в длинном прыжке, выбивая нож, уже готовый исполнить приказ и перерезать горло пожилого служителя, привязанного к столбу.

Свою роль в дальнейших беспорядках Оллэ свёл к планомерному поддержанию безопасности обоих казнимых. Эти люди очутились в центре мимолетной и весьма кровавой резни всех со всеми. Сами пленники, надо отметить, выжить вроде и не пытались: костлявый длинный служитель, едва его руки оказались свободны, ловко поддел босой ногой чей-то нож и пристроил его, как в ножны, в спину ближнего наемника, не забывая шептать подобающий при упокоении текст. Толстенький низкорослый крепыш, отделавшись от веревок, выказал не меньше прыти, даже солидный возраст и одышка не умалили его пыла.

– Убийцы! – однообразно рычала толпа, додавливая наемников.

Шум поутих, лишь когда из храма выволокли неудачливого «победителя», прикрутили к столбу и старательно обложили дровами, приготовленным для другой казни.