Сын тумана

Кортэ недоуменно хмыкнул, натянул штаны и босиком прошел к тусклому зеркалу. Оно крепилось в неподъемной, толстенной серебряной раме с четырьмя звериными лапами, украшенной множеством драгоценных камней. Лапы надежно, широко упирались в пол: такие рамы были обычными лет сто назад, когда тайна зеркал хранилась в памяти немногих избранных, а торговля этим товаром приносила сказочную прибыль. Сын тумана о ценах и тайне знал лучше многих: сам выслеживал хитрецов-торговцев, сам сманивал стеклодувов и алхимиков и сам же резал горло наемнику, присланному травить мастеров. Не зеркала создали основу нынешнего богатства Кортэ, однако же то дельце было занятное и златоносное.

Улыбаясь мимолетным воспоминаниям, сын тумана заглянул в зеркало – и замер. Аше не солгала. Тот, кого она увидела два дня назад, был стар и страшен. Короткая встреча с тварью обошлась куда дороже, чем до сих пор казалось. Но Иларио промолчал, да и Абу не упомянул о переменах во внешности друга. Зато – и это должно было насторожить – оба ни словом не обмолвились о Вионе и о том, надо ли спасать его спешно.

– Они думали, я чувствую себя ровно так, как выгляжу, – рассердился Кортэ, с отвращением трогая борозды морщин на лбу и крупные складки у губ. Покрутился, хмыкнул. – Но я не толстый.

– Широкий, – согласилась Аше.

– Лицо не мое, шея более-менее, дальше совсем я, прежний, – сделал вывод сын тумана. – Ладно, я старый лев. Мне годится. Лев же, а не крыса… И эти, в городе, меня сразу узнали!

От последней идеи Кортэ пришел в наилучшее настроение, рассмеялся, хлопнул себя ладонями по бокам и отвернулся от зеркала, уже не испытывая к отражению ни отвращения, ни даже горького раздражения.

– Лев, – подтвердила Аше, заглядывая в лицо снизу вверх.

– Сними побрякушки, – посоветовал сын тумана, помогая избавиться от браслетов. – Ведь вижу, не по сердцу они тебе. Идем, куплю острое копье. Что еще важно для женщины маари?

– Гребень из кости, весь с узором, – осторожно попросила Аше. – Большую ярко крашенную ткань, теплую и мягкую. Длинный нож. – Она смутилась и погладила по руке, выпрашивая самое заветное. – И соль. Много, хорошо даже – вот столько. Вкусно.

Сын тумана расхохотался, глядя в скупо сведенную щепотью ладошку. Поцеловал смуглое запястье, окончательно теряя интерес к груде украшений. Сел на мраморный пол, солидно пообещал добыть все, что требуется.

Солнце быстро взбиралось по круче небесной горы, розово-золотое полотнище рассветного ковра отползало к окну, выгорало и обесцвечивалось. День готовился отпихнуть ленивое утро в тень и одним движением стряхнуть с небосвода случайные клочки тумана, до прихода большой жары вздумавшие поиграть в облака.

– Аше, давай вернемся к важному. Можно спасти Виона? Второго нэрриха… Черт, все слова не те. Сына ветра – младшего, вот так верно, да?

– Не знаю, – упрямо отвернулась к окну женщина. – Совсем не знаю!

– Поживи в городе хоть год, а потом ври, вдруг да научишься, – посочувствовал Кортэ. – Я понял. Можно, но трудно. Время у нас есть или надо спешить?

– Апу сказал: лечи этого. О кричал и был очень злой, слабые хуже сильных, – пожаловалась Аше, тронула кончиками пальцев щеку.

– Стукнул?

– Сказал, я вещь, – надулась Аше. – Потом сказал: лечи старшего. Долг. Знал, что сказать… Старшего – долг, он прав. Такие, – Аше раскрыла ладони вправо и влево, затем повернулась и повторила жест, определив последовательно и точно все четыре стороны света, – могут спасти младших.

– Да, Абу умеет врать, как никто иной, – кивнул Кортэ, впадая в задумчивость. Раскрыл ладонь, подставил родному ветру, и тот отозвался, явился гладить кудри Аше. – Вот мой ветер, ящерка. Он северо-западный. А вот тот, западный – ветер Виона. Значит, он старший по вашему счету? Абу знал…

Женщина медленно села, испуганно глянула на сына тумана, глаза её были широко распахнуты и бездонно темны. Аше с трудом отвернулась к ветру, подставляя лицо и шепча торопливо, монотонно, глотая окончания слов и задыхаясь, когда воздух в легких заканчивался. Она судорожно кашляла, как утопающий – и снова шептала на выдохе, слепо глядя на северо-запад и не замечая ничего вокруг. Кортэ порылся на кровати, выбрал самую плотную ткань и укутал Аше с головы до пят, не мешая страдать, раскачиваться и всхлипывать.

– Не старший? Не правда? Люди берега всегда лгут, у них нет мужества, их оружие – змеиный язык. Я дышу для своего льва, я предала долг, старший умирает. Я глупая…

Она шептала и шептала, слезы катились по щекам, драгоценными жемчужинами скользили по смуглой шее. Кортэ смотрел и с мрачным удовольствием думал: по милости хитрющего Абу все это наблюдает именно он. И так – правильно, только так! Потому что «бы» – та еще гадость мертвого и сложного языка лжи! Стал бы Вион спасать учителя, зная страх междумирья? Была бы ящерка счастлива с учеником? Неужели она отдала бы ему столько же, если бы…

– Черт, как плохо не быть диким, простым и даже тупым, – посетовал Кортэ. Вслушался в звуки вне зала и негромко бросил: – Стоять! Сам выйду в коридор, ждите.