Сын тумана

– Да, когда снимаем маску, мы идем, – согласилась Аше. Постучала пальцем по плечу Кортэ, обращая внимание на важность слов. – Пока в маске, живем. Мы все вместе и есть стекло, оно дышит, оно может порваться… Лопть!

– Лопнуть.

– Бзынь, – кивнула Аше и поискала взглядом осколки, обильно засыпавшие угол залы после вчерашнего шумного и восторженного знакомства с «твердой водой». – Меньше мира. Бзынь! Меньше бога. Меньше сердца. Больше холода. Змей хочет совсем – бзынь! Снова будет пусто, – шепотом, зло щурясь и не одобряя намерение «змея», обличила Аше. – Он хочет все с начала, сейчас. Бог такой… змей и птица. Дарит и отбирает. Греет и морозит. Крылья дает и тянет вниз. Кто победит? Мы не знаем. Мы в себе выбираем, пока живем. Потом снимаем маску и идем, и тогда у нас одна дорога. Выбранная.

– Ты точно не еретичка, – восхитился Кортэ.

– Я пух в ваших ладонях, – улыбнулась Аше. – Маари хотят: пусть змей и птица ведут бой, пусть тянут в разные стороны. Пока так, хорошо. Ровно.

Женщина смолкла, улыбнулась и опять нырнула под бок нэрриха. Хихикнула, потянула его руку, накрывая свои плечи. Повозилась, устроилась. Скользнула на грудь и легла, упираясь подбородком в ямку основания ключиц. Хитро подмигнула.

– Я глупая, – выдохнула Аше, и это было очень приятно – ощущать на лице её близкое дыхание. – Этот, слабый человек берега… Апу?

– Абу.

– Апу, – кивнула упрямая, щурясь и намеренно коверкая имя, чтобы на родном наречии маари оно звучало с издевкой. – Он привел меня и сказал: того лечи. Я посмотрела: большой, толстый, старый… рыжий как лев и совсем страшный.

– Это я? – поразился Кортэ, закидывая руку под затылок, чтобы приподнять голову и лучше видеть Аше. – Рыжий лев, старый? Толстый?

– Я глупая, – еще раз, без малейшей виноватости в голосе, повторила Аше и рассмеялась. – Я сказала: второго буду лечить, молодого. Есть долг, но есть душа, страшному льву как стану отдавать дыхание? Не справлюсь… Львы – они такие…

Аше повела бровью, согнала с лица улыбку и осторожно погладила кончиками пальцев щеку нэрриха.

– Совсем другое лицо. Бледное. Совсем другое тело. Второй привычнее, на людей берега похож. Молодой. Вы – нет. Я думала: не вернетесь, не смогу отдать и принять дыхание, вы чужой. Долг есть, но тут холодно. – Аше тронула кожу у собственных ключиц. – Глупая. Вдохнула, теперь знаю. Второй чужой. Все чужие! Я ваша собственная, совсем. Одно дыхание, так редко получается. Когда вы птица, я змея, когда я птица – вы змей… Разные, но не чужие. Хорошо. Совсем хорошо.

Она уткнулась лицом в плечо нэрриха и замолчала. Кортэ перестал хмуриться, пытаясь понять: как же это получилось, что его сочли старым и страшным? Ему, оказывается, с первого взгляда предпочли Виона, бестолкового слабака, едва получившего сомнительное право назваться учеником. В душе шевельнулась мстительная злоба, попробовала нашептать: а зачем, собственно, тратить силы и возвращать говнюка? Кто такой Вион, в конце концов, чтобы из-за него снова лезть в бой с тварью, родственной самой тьме под корнями скального основания Башни? Вион в случившемся в первую голову виноват, возжелал даром хапнуть власть, безрассудно и жадно потянулся – и попал в ловушку. Поделом!

– Как же хорошо, черт побери, что в наречии маари нет возможности сказать «бы», – буркнул Кортэ, придирчиво выбирая из множества цветков в волосах Аше самый красивый. – Спросил бы точно: ты и с ним бы легла и дышала, и все прочее… Черт, я старый урод, я ревнивый сукин лев, к тому еще и лысый… почти. Толстый. Меня любят, а мне надо знать, что было бы, если бы… – Нэрриха перестал шипеть, ощутив, как Аше вслушивается и испуганно замирает, не дыша. Наугад выбрал-таки цветок. Сунул женщине за ухо. – Ты умеешь танцевать?

– Вы сердиты?

– Моя ящерка умная, красивая и к тому же говорит то, что думает, я не могу сердиться. Но я не умею танцевать. Совсем, и это меня крепко злит.

Кортэ вздохнул, сел, взглядом поискал вещи, и Аше словно ветром сдуло – побежала собирать разбросанное, встряхивать и раскладывать на краю широченной кровати. Возилась с непривычными одеждами она суетливо и как-то неловко, было заметно: называть сына ветра «старым львом» ей было нелегко. Привычка говорить правду и нежелание портить отношения боролись упрямо, как птица и змея из легенды сотворения мира. Женщина слепо, на ощупь, находила непривычные украшения и нанизывала на руки. Волосы закрывали лицо, и Кортэ пришлось перебраться на край кровати и поймать Аше за руку, чтобы прекратить суету, усадить и убедиться: на ресницах висят крупные слезинки.

– Подумаешь, старый, – подмигнул сын тумана. – Зато умею спускать шкуры лучше всех.

– Великий воин, – осторожно улыбнулась Аше и чуть увереннее прижалась к плечу. – Одно дыхание уже есть, у нас двух – одно. Даже не великий, даже не воин – все равно хорошо. У второго маска показалась красивее. Только маска.