Сын тумана

Силуэт стен и башен столицы казался обугленным на фоне пылающего заката. Четверка вороных тянула карету резво, но как-то обреченно. Два коня хрипели и спотыкались, не сбавляя ход только потому, что кучер, часто и испуганно поглядывая вперед, снова и снова использовал кнут. Он опасался отстать от верхового, то и дело едва слышным шепотом проклиная и самого нелюдя, и его демонического скакуна, кроваво-красного в лучах заката: обычный давно пал бы, упряжных-то меняют за день трижды, а нескладный рыжий все так же впереди и все так же недосягаем.

Тут и там поодаль от дороги были заметны черные пузыри походных шатров. На обочине иногда появлялись дозоры, опасливо кивали верховому, то ли узнавая его, то ли бессознательно чуя в уверенности всадника – право ехать без остановок и окриков.

Когда лагерь гвардии остался позади, масло в лампаде заката иссякло, и потускневшее небо остыло до бурого тона ранней ночи. Верховой придержал коня, дал карете поравняться с собой и бросил новое указание: сворачивать к ближайшей гостерии. Кучер немедленно перевел коней на шаг, повздыхал, тихо жалуясь самому себе на бессердечие нелюдя, его немыслимую спешку и жуткое чернокнижье… а бешеный рыжий скакун уже несся прочь, словно полный день бега не утомил его ничуть! И чем объяснить это чудо, если не силами тьмы, покорными всаднику и вливаемыми в кровь его скакуна?

Оллэ – а это был, конечно, он – подставил лицо ветру, тянущему пелену стылого ночного тумана на луг с северо-запада, от близкой реки. До городских ворот рыжий Чёрт несся, не сбавляя хода. Но уж там, по обыкновению, проделал любимый трюк – уперся всеми четырьмя, норовя остановиться в единый миг и ехидно фыркая в предвкушении. Нэрриха ждал такого поведения, и вовремя бросил стремена, чтобы легко перелететь через переднюю луку седла, дважды кувыркнуться, опираясь руками – и встать, с ходу полуобняв ошарашенного стражника.

– Отпирай, я сын шторма и я, как видишь, очень спешу во дворец, – объяснил Оллэ, легонько встряхивая воина за плечи и отодвигая в сторону.

– В-вас ждут, – запинаясь, отозвался тот и подал знак отворить малую дверь. – Извольте, пожалуйста.

Черт простучал копытами под сводом городской стены и сорвался в галоп, полагая выбором седока: успеть занять место на своей спине – или отстать и тащиться пешком. Оллэ взвился в седло, хмурясь и недоумевая: за два месяца Черт так и не признал его хозяином. Да, конь подчинялся поводу и коленям, но неизменно давал понять, что это уступка, а никак не дружба.

Копыта выбивали искры – и это был единственный свет в угрюмой ночи. Копыта бросали пригоршни прыгучего стального звона в гулкие коридоры стен – и это был, кажется, единственный звук во всем затаившемся, настороженном городе. Гостерии не распахивали дверей, вываливая на мостовую пьяных, выкрашивая камни теплым тоном живого огня, наполняя воздух запахами жареного и пряного. Вальяжно гуляющая городская стража не постукивала по камням основаниями алебард, отмечая свое движение и намекая лихим людишкам: пора прятаться по щелям, чтобы разминуться к обоюдной пользе. Нищие доны не выли охрипшими котами под балконами вдовушек, выпрашивая ужин и обещая по мере сил воздать за прокорм. Состоятельные не подпрыгивали на подушках карет, в сотый раз брызгая удушающими маслами на несвежий, но весьма дорогой кружевной ворот…

Город молчал. После череды тучных и мирных лет люди привыкли к относительному покою, достатку и даже уверенности в завтрашнем дне. Пока что они утратили только последнее – уверенность. И, кажется, вместе с ней лишились слишком многого. Оллэ всем затхлым страхом города, всеми его дуновениями и дыханиями ощущал бессонницу, томительную, дрожащую зевками и стонами, всхлипами и охами… Город знал предстоящее и ждал новых времен обреченно: изменить что-либо теперь не в силах даже король и патор, если тот или иной – бывают чудеса – вдруг пожелали бы перемен.

Рыжее пламя первого живого фонаря обозначилось у дворцовой ограды, оно трепетало, как испуганно торопящееся сердце. Воины ждали гостя в доспехе, при боевом оружии вместо обычных для мирной жизни легких рапир. Оллэ спрыгнул из седла на скаку, избавив всех от наблюдения за зрелищным кувырком через опущенную конскую шею. Черт разочарованно вздохнул – и сам шагнул к конюху, вроде бы забыв о существовании седока.

– Вас ждут, – один из встречающих повторил слова стража у городской стены. Поклонился ниже и добавил куда мягче: – Прошу, следуйте за мной.