Сын тумана

Руки двигались быстрее, рисуя гирлянду цветков. Мгновенно вспыхивали раскрытые пальцы-лепестками, снова прятались в бутоны сомкнутых ладоней. Достигнув зенита, ладони сошлись в уверенном хлопке, звук породил круговое колебание на поверхности моря. Одна ничтожная морщинка волны побежала все дальше, дальше… Ей вослед устремились новые волны. Ритм выстукивался, отщелкивался все яростнее и туже, пятки месили морской шелк, сминая его складками. Радужные рукава черпали дыхание ветра, вскидывали вверх, рассыпали охапками и снова набирали…

Сияние столпа слоилось, облако опускалось все ниже – или это море наполняло собою мир? Зоэ кружилась в танце, облитая дождем света. Она купалась в сиянии. Соцветия, сотканные пальцами, оставались висеть призрачным узором, движения рук рисовали густую сеть стеблей и листьев. Сотканный из танца виноградник вился по колонне света выше и выше, ощупывал её, крепился – и рос в неведомое, проникал в нездешнее, соединял миры.

Наконец, уверенная ладонь обняла пальцы плясуньи, крепко их сжала. Рука ощутила тепло кожи и радость встречи… Зоэ рассмеялась, встряхнула наполненными ветром кудрями, начала оборачиваться к тому, кто все же пришел и поймал её руку, приняв приглашение к танцу, – и проснулась.

За обшивкой корпуса корабля звенела бегучая вода. Крупные лобастые волны упирались в бок и толкали люгер, как игрушку, то на пенный гребень, то в пропасть гиблой тени… Ветер все еще насвистывал ритм, владевший танцем из сна, ветер и сам танцевал, не унимаясь и норовя стряхнуть с каждого корабля мокрую рубаху парусов.

Зоэ охнула, вскинулась, торопливо нащупала край люка и распахнула его, в последний момент запоздало сообразив: в шторм так поступать не следует!

На палубе было сухо и спокойно, голые реи прятали плотные коконы непроклюнувшихся парусов и лишь один – малый косой – выгибался и хрустел от натуги. На удалении в треть лиги пена большого шторма плела кружево в мешанине туч, слитых с волнами. Люгер был внутри бури и скользил по лишенным гребней пологим волнам спокойно и даже лениво, будто сон не иссяк. Зоэ старательно ущипнула себя за локоть, опустила крышку люка и пошла по танцующей сухой палубе на корму. Туда, где стоял у руля Рэй.

Эспада, подобный натянутой струне, неотрывно глядел вперед. Вот он оскалился в улыбке, заметив плясунью. Кивком подозвал.

– А где все? – удивилась Зоэ, еще раз огляделась, подошла вплотную и без возражений нырнула под руку, едва заметив приглашение. – Рэй?

– Таким ходом скоро догоним, полагаю, – хмыкнул дон Эппе. Помолчал, ожидая нового вопроса, не получил его и взялся отвечать по своему почину. – Постепенно я понял, что заката не будет, и столб света станет последним причалом для всех кораблей. Н-ну, дело ясное, так бы и случилось, если ничего не делать. Я вызвал Вико. Мы принялись прикидывать так и эдак. Народец тоже разобрал, что дело тухлое, струхнул. На «Анде» затеяли бучу – там не команда, а сброд свежего набора, гонору много, ума чуть. Они пошумели и предложили: тебя в бочку – и за борт. Умилостивить море по обычаю, человечиной. Н-ну, я умилостивил…

Эспада расхохотался, чуть поправил штурвал и покосился на Зоэ. Плясунья испуганно охнула, наконец-то заметив свежий шрам на спине дона Эппе и длинный шов по живому на руке.

– Рэй, как же это?

– Н-ну, как… обычно это. Даже весело. Тэо в один миг отпустил мне грех самоуправства, затем мы вдумчиво и основательно разобрались с прочими грешниками. Крюк на культе брата Тэо – сильная штука, очень полезная для проповеди, пробирает до печенок… Буза завяла до скучного быстро, мы набрали пяток толковых людей, оставили себе люгер. Вико обозвал прочих тухлой селедкой и корабельными крысами, скомандовал подъем парусов, кое-кем украсил реи, пообещал вернуться и прирезать меня, если я придумал все криво. Они ушли, их отпустило, а мы остались. Было тихо и сонно, я успел выхлебать кувшин вина, пока он не выявился. С тех пор штормит, но мимо нас. Я совсем недавно сменил у руля Тэо, прочие дрыхнут. Что еще рассказать?

Зоэ уткнулась носом в драную рубаху Эспады, опять немного пьяного, слегка нетвердо стоящего на ногах – но скорее от потери крови и усталости, чем по причине выпитого. На душе сделалось светло, как будто она листок, яркий осенний листок, оторванный ветром от старого стебля и отправленный в полет, на поиск нового места в ковре жизни.

– Рэй, зачем ты сказал тогда, во дворце, что не станешь со мной танцевать? И еще добавил…

– Спьяну? Н-ну, наверняка так и было, – охотно предположил Эспада, оживился и добавил: – вот протрезвею, скажу что поумнее. Зоэ, танцевать можешь вообще-то с кем угодно, разве ты виновата, что они путаются в волосах? Но с площади будешь уходить только со мной.

Зоэ закрыла глаза и долго молчала, словно могла так вот простоять всю жизнь. Под сильной рукой, ощущая медленно бьющееся сердце Эспады… Когда жар со щек немножко сдуло ветром, когда волнение чуть схлынуло, Зоэ осторожно открыла глаза.

– Я буду уходить с площади с тобой. Даже перестану всех подряд и сразу зазывать в семью. Ну зачем мне лишние… братья?