Сын тумана

Вион проследил широко распахнутыми глазами падение обрывков истрепанной бумаги. Нагнулся, подобрал один и зачем-то пощупал, растёр, даже изучил на свет. Повел плечами, словно бы заново натягивая на себя этот день, данный ему – изменившемуся, свободному. Привыкнув к новому состоянию, Вион глубоко вздохнул и обернулся к королеве, церемонно поклонился ей, придерживая рапиру и подметая траву модным длинным хвостом капюшона. Когда нэрриха выпрямился, на его губах цвела легкая улыбка, эдакий намек на неизменное и неотъемлемое превосходство сына ветра над смертными.

– Что прикажет королева?

– Убирайся, – буркнула Изабелла. – У меня нет намерения приказывать Аше провести с тобой ночь. Иные твои желания недостаточно сильны, чтобы даровать верность слову. А мне теперь не требуются ненадежные люди за спиной… и тем более нелюди. Можешь присоединиться к армии Галатора и поискать среди островного отребья исполнителей мести учителю за то, что его жена верна ему или за то, что он погиб ради твоего выживания. За то, что он сильный и взрослый, а ты – завистливый и пока что щенок. Делай, что угодно, лишь бы вне лагеря моей армии.

– Но…

– Помни про глазки, красавчик, они точно отрастут заново? – визгливым тоном, едва прячущим крайнее раздражение, пригрозила Изабелла. Достала платок, промокнула пот со лба. – Где черти носят моего лекаря? Подлый еретик вечно оказывается не там, где надо и не тогда, когда требуется! Аше, убей его больно!.. Да, однажды я скажу это всерьез. Однажды.

– Я смиренно жду вашего справедливого гнева здесь, в одном ряду с обедом и лекарствами, – поклонился Абу, отворачивая край полога шатра, уже натянутого, выложенного изнутри коврами и наполненного нужными вещами. – Позвольте восславить вашу мудрость? Искренне, уверяю вас. Сегодня и после услышанного – только искренне!

– В стихах, – хмыкнула Изабелла.

Она прошла в шатер, села на низкое ложе, вздохнула, успокаиваясь и обретая надежду на скорое улучшение состояния. Увы, помстившееся утром здоровье обмануло, ссохлось хрипотой голоса, исчахло, потраченное на непростую беседу с нэрриха. В ноющей голове после разговора осталось опасное раздражение, почти переходящее в прямое озлобление.

– Дозволите расчехлить виуэлу Альбы? – неожиданно предложил Абу. – Я храню её с того самого дня, и, если будет позволено сообщить истину неоспоримую, я полагаю себя не худшим в столице ласкателем струн.

– Ласкателем, – хихикнула приятно удивленная королева, дозволяя расположить возле локтя столик с обедом и выбирая сочное яблоко. – Раньше не мог сказать?

Аше привычно устроилась рядом, отобрала яблоко, осмотрела, понюхала, лизнула и вернула. Подгребла подушки под спину и локоть королевы, возмущенно отшвырнувшей фрукт. Не отвлекаясь и предоставляя слугам ловить и выбрасывать ставшее мусором яблоко, маари подоткнула мех, предварительно устроив отекшие ноги Изабеллы на малой скамеечке. Завершив это важное дело, Аше расставила тарелки, нюхая пищу и при малейшем сомнении пробуя на вкус. Абу следил и не вмешивался, доверяя воистину звериной тонкости чутья маари. Когда та одобрительно цокнула языком и добавила неизменное «хорошо!», разрешая обедать, второй из трех слоев кожи уже был снят. Потревоженные струны виуэлы под последним слоем скрипели сварливо, совсем как больная королева… Изабелла ждала молча, не торопила Абу и даже предоставила ему полную свободу выбора мелодий и стихов: почему бы не дать себе короткий отдых от принятия решений?

После обеда ей еще слушать планы мужа и его родни по поводу сражения, затем уговаривать Оллэ не отмалчиваться в сторонке и высказать соображения, а после тонко льстить умному патору, не переносящему прямого восхваления. И не желающему без уговоров делать то, чего ждет от него королева: орден багряных пока не получил указаний выдвигаться на поле в первую линию войск. Сам Факундо вчера твердил нечто невразумительное и отвратительно миролюбивое о прощении грехов и ошибок и еще о том, что божьи воины вмешаются лишь в крайнем и худшем случае. А без их участия всё с самого начала станет крайним и худшим: ей ли не знать выучку багряных! Да и черные неплохи, пусть они попали в немилость и лишь накануне похода обрели – лучшая и наиболее надежная их часть – сомнительную честь именоваться «овцами отшельника Убальдо».

Хороши овечки, – усмехнулась Изабелла, рассматривая сквозь кубок с разбавленным вином полог шатра, словно бы окровавленный оттенком напитка, – даже дети знают, что новопризнанный святой при жизни всеми в обители именовался волком.

– Ушел, – негромко выдохнула Аше, поправила нож и отложила в сторону копье.