Сын ведьмы

– А как же! – отозвался главный волхв. – Для того и отбыл за Око Земли. Однако мне чародейка ни в чем не призналась, хотя и велела парня удержать да проследить, чтобы не сбежал.

– Ну, из поруба не сильно и сбежишь, – загомонили в толпе. – А там и мать его Липа явится. И уж тогда мы сами разберемся, кто сей молодец, что бы там Малфрида ни наплела.

Но больше всего вятичей заботило, когда сама Малфрида придет. Ко дню Ярилы ясного62, важно пояснил Домжар. И при этом держался столь величаво, словно милость великую оказал, объявив, когда их детей в жертву будут выбирать.

«Это мне до самого Ярилы тут придется торчать, – сокрушенно подумал Добрыня. – Разве дел у меня иных нет, кроме как лапотников этих развлекать прибаутками?»

Однако же понимал, что это единственная возможность встретиться с чародейкой. А как там в Новгороде? Как Путята с Воробьем справляются? Как дела у Владимира на престоле? У Добрыни была своя, иная жизнь, он нужен был в другом месте. Но если то, что сказал ему тогда в порубе Богаммил, и впрямь может случиться, то немало бед еще сотворит злое чародейство Малфриды. И трудно будет вводить на Руси веру Христову, пока он сам с ней не разделается да не успокоит сотворенное ею зло.

Пока же Добрыня сказал местным, что парня своего он оставить не может, ну а люди были только довольны, что заезжий боян поживет у них до самого дня Ярилы, – на празднике гусляр будет весьма кстати.

Сами же они и впрямь стали готовиться к дню Ярилы и, как отметил Добрыня, как будто старались не задумываться о предстоящем выборе для Ящера. Ему подобное было знакомо: исстари люди верили, что жертвой можно и богов задобрить, и чудищ отвадить. Смерть и жизнь для них всегда были неразделимы, чего и в помине не было у тех, кто принял Христову веру. У христиан даже кровная вражда не считалась чем-то значимым. Остановить традиционное зло, даже подставив вторую щеку, и прекратить насилие – для этого нужна воля посильнее, чем покорное поклонение неизбежному. Здесь же почти все были готовы принести жертву ради блага племени, особенно те, у кого не было детей, подходящих по возрасту для выбора. Такие просто болтали о предстоящем, переговаривались праздно, обсуждали. Говорили, что, мол, Удал вон в их селище в самой поре, чтобы Малфрида его выбрала, а еще девок местных или из соседних селищ упоминали, какие могли бы сгодиться. Даже на Забаву, какая явно выделялась красотой среди иных пригожих, поглядывали. После того как она невестой лешего побывала, ее вроде как и трогать нельзя, однако кое-кому казалось, что побывать невестой лешего и не такое уж великое дело. Ну посидела девка в чаще, ну справилась. А вот когда придет пора лучшую выбирать… Мало ли на кого тогда чародейка Малфрида укажет?

Пока же местные занимались своими делами: рыбачили, грядки пололи, в лес за добычей отправлялись. Староста местный пообещал даже устроить турьи гоны – надо же к Ярилиному дню мяса заготовить, чтобы все от пуза наелись, чтобы пир горой был. И Добрыню обещал пригласить на лов, сказывал, мол, такого ты, боян, у себя на Руси и не увидишь.

Пока же боян бродил где пожелает. Смотрел на озеро, за которым угадывался незнакомый лес, но куда, как ему поведали, никому хода не было. Добрыня попытался и по берегу пройтись вдоль вод Ока Земли, но далеко не ушел. И не столько потому, что заболочены и непроходимы были берега, а потому, что казалось, будто сам воздух уплотнялся, мешая двигаться, голова кружилась, дохнуть было тяжко. Добрыня, как и ранее, словно упирался в невидимую плотную стену. Однажды, помолившись, двинулся особо решительно, но едва не увяз в некой непроходимой стылости, еле отдышался потом. Ишь что Малфрида-чародейка тут наколдовала! Порой Добрыню даже пугало ее колдовское могущество. В его памяти Малфрида смешливой да веселой была, а тут слушаешь и удивляешься – суровая она, властная, никому слова поперек своей воли сказать не позволит.

Только Забава о Малфриде хорошо отзывалась, и это радовало Добрыню. Выходит, что ведьма сурова с теми, кто ей не нужен, но с теми, с кем сблизилась, всегда милостива. Так Забава и пояснила гусляру. Сама дочка волхва теперь разгуливала где вздумается. Причем на грядках спину не гнула, ткани в золе не замачивала, со скотиной не возилась, а гуляла по бережку в новой расшитой рубахе и пестрой понёве, венок себе сплела пышный. И из всех трудов ее только и было, что трáвы собирать да в лукошко складывать. Добрыня даже посмеивался, наблюдая за ней: не забыл еще, что эта кралечка им с Савой рассказывала: мол, тяжелый сельский труд не про нее, что она лишь госпожой быть желает. А уж командовать она умела. Добрыня сам видел, как однажды Забава, обойдя частокол капища и углядев, что покраска на резьбе некоторых бревен облупилась, вызвала служителей и указала на то. И те ничего, послушались ее, принялись за работу.