Сын ведьмы

Совсем раскис Добрыня. И грустно было, и думалось всякое. Мол, бобылем ходить да без хозяйки жить ему несподручно, а когда вернется, то девок и баб, как ранее, брать не посмеет. Он ведь Владимира Крестителя родич, ему веру новую продвигать надо, так что неженатым похотливым посадником быть уже не сможет. Придется взять за себя какую крещеную. И чтобы люди видели, что у алтаря он с ней обвенчался, и чтобы домом его правила, и чтобы мачехой Коснятину подходящей могла стать. Но когда это будет? Застрял он тут, и еще неизвестно, что его ждет. Ящер еще этот путается…

От мыслей Добрыню отвлек местный богатырь Удал. Этот здоровенный парень уже не единожды к гусляру приставал да просил, чтобы тот научил его биться, – не забыл, как ловко пришлый боян подсечку ему сделал, и решил, что витязь он умелый. Теперь вот просил подучить воинскому умению.

– Да забыл я уже все давно, – пытался отвертеться Добрыня. Этого еще не хватало – дикого вятича воинскому искусству учить! – Ну, сладил с тобой тогда ненароком… Да и какая это подсечка, во имя всех богов! Случайно вышло.

Удал не отставал. Взял руку гусляра и указал на выпуклый бугор мышц на тыльной стороне левого запястья. Дескать, это та самая щитовая мозоль, которая у опытных воев бывает после частых сражений.

– Когда это было! – отмахивался Добрыня.

Но в конце концов пришлось взяться за обучение богатыря. Чтобы не злился и не болтал повсюду, кем мог быть в прошлом голосистый гусляр. Добрыня заставлял Удала нападать на себя, а сам уворачивался от его выпадов, дивясь в душе, что местный силач только на мощь молодецкую рассчитывает, особой ловкости не проявляя. Встанет с огромной, как оглобля, палицей против безоружного, но жилистого Добрыни, даже глаза от усилия выпучит, а как с выдохом начинает разить, тот раз – и уклонится в сторону. Совсем загонял богатыря.

Но Удал не огорчался. Даже нашел чем похвастаться.

– Тебе, гусляр, супротив меня в кулачном ударе не устоять. А то, что мельтешишь, как мошка… это смех да и только. Кто же так сражается? Но теперь мне ясно, почему ты ратное дело оставил. Нет в тебе настоящей силы.

Ну нет так нет. Добрыня хотел уйти, когда сказанное Удалом заставило его вернуться.

– Кого, говоришь, выбирает Малфрида?

– Да уж точно того, кто силу выкажет да ловкость. Именно таких она и присматривает. Я еще в отроках ходил, когда отметил это. А вот теперь сам хочу отличиться.

– Да ты что же, к Ящеру собрался? – Добрыня смотрел на молодца как на умалишенного.

Живя в шумном миру на Руси, где все менялось, он и забыл, что языческая вера пусть и наивная, но искренняя. Вот и Удал был уверен, что после встречи с чудищем его наверняка ожидает новая жизнь в светлом Ирии, хоть и от смерти лютой. Все племя молит богов о тех, кто пожертвовал собой ради блага сородичей, их имена многоголосо повторяются во дни поминания душ, а это великая посмертная слава и гордость всего рода. Не говоря уже о том, что родичи жертв особым почетом пользуются, не остаются в накладе и им всегда достается лучшее при дележе добычи, а волхвы приходят к ним по первому зову, не требуя никаких подношений.

Добрыня вспомнил, что и ранее не раз видывал, когда людские жертвы приносили, причем жертвы никогда особо не сопротивлялись. Конечно, их успокаивали особым пойлом, чтобы момент страшного перехода в иной мир не пугал. Но чтобы вот так ждать и даже готовиться стать жертвой для чудища…

Да, Добрыня уже жил совсем иной жизнью, чтобы по старинке понимать и принимать все это. Ему было понятнее, когда та же Забава не хотела достаться чудищу, да и отец ее, с самой Малфридой знавшийся, тоже постарался дочь оградить от подобного жребия, а заодно обучил, как от того же лешего в лесу уберечься. Может, потому разумница Забава и стремилась избежать жертвенной участи, что что-то знала о Ящере? Или знала о тайных делах хитрого родителя?