Сын ведьмы

Но Чорр не смеялась. Ее красные, будто воспалившиеся глаза все еще искали там, где только что стоял Сава. Но парень уже отошел в другое место и, к удивлению Добрыни, даже упал на колени, молился, сложив руки. А может, и правильно сделал? Ибо Чорр явно не могла понять, где он, только шарила худыми руками по воздуху. Потом рыкнула глухо и схватилась за обереги. И вдруг стремительно обернулась и вонзила взгляд прямо в Добрыню.

Она смотрела на него лишь миг, когда Малфрида вдруг дико вскрикнула. Резко вскинула вперед руки ладонями вперед. И тут же налетел сильнейший порыв ветра, настолько мощный, что все стало валиться, рушились оленьи жилища на стойбище, ревели в стороне перепуганные олени, стонал, сгибаясь под налетевшим вихрем, лес. Под порывом этого ветра не устояла и Чорр, упала, покатилась по земле. И тут же Малфрида прыгнула на нее, зарычала диким зверем, стала рвать вмиг появившимися когтями. Рот ее ужасно расширился и наполнился острыми зубами, которыми она просто перекусила шаманку пополам, оторвала ей голову, отбросила. Еще какое-то время ревела и выла, разбрасывая кровавые останки… И вдруг все стихло.

Добрыня так и остался стоять столбом. Лишь через мгновение подошел к ведьме, положил руку ей на плечо:

– Ну все, все. Ты справилась. Он уже не увидит нас.

Помогая ведьме подняться, сказал:

– А разве Темный раньше не мог нас заметить? Мы ведь в его владениях, мы совсем близко.

Его мать выглядела уже как человек, только была растрепана, пряди занавешивали глаза. А еще была вся в крови, даже сплевывала чужую кровь и куски сырого мяса. Говорить не могла. И Добрыня сказал:

– Идем-ка к воде, обмоешься.

Позже к ним подошел Сава.

– Кощей за нами через Чорр следил?

– Надо же, уразумел, – отозвалась Малфрида, смывая с лица последние следы чужой крови. – Он все время за нами следил, но вас – она указала на Саву и Добрыню – вас он увидеть не мог. Хотя и понял, что я не одна тут и что не для себя сияющий доспех из-под Кита-камня доставала. Вот тогда и решил Темный разузнать, кто со мной, с помощью Чорр. Если бы узнал, что ты тут…

Теперь она смотрела только на Добрыню. Он чуть кивнул, понимая, что, расправившись с шаманкой, Малфрида оградила его от участи быть узнанным Кощеем. И произнес:

– Нас крест на груди охраняет, вот Темный и не может нас увидеть, ибо мы иной силой оберегаемы.

И когда она кивнула, добавил:

– Может, и ты… с нами. Сава – рукоположенный священник, он сможет освятить такой же крест, как у нас.

Малфрида резко отшатнулась, передернула плечами.

– Мне… крест? Ни за что!

Глаза ее сверкнули светящейся желтизной, брови гневно сошлись у переносицы.

– Никогда не предлагай мне подобного, Добрыня! Слышишь? Никогда.

Он глубоко вздохнул. Тоже подошел к воде, плеснул себе в лицо.

– Ладно. Но все равно Темный что-то понял уже. И нам надо решать, что дальше делать будем.

Глава 11

Он был кромешником, и во владениях Кощея его называли Рубцом. Или Кривым – из-за того, что он был кривой на один глаз: через его лицо шел длинный застарелый шрам, пересекавший глазницу с бельмом. Но однажды Кощей сказал, что звали его когда-то…

Рубец напрягся, надеясь услышать свое человеческое имя. Ведь любой, кто уже зашел за Кромку, страстно желает вспомнить о своей настоящей жизни. Это дает больше сил, больше возможности появляться в миру. Но оказалось, что Кощей, как всегда, просто издевался над ним. Рубец помнил его сиплый, глухой смех, когда Бессмертный говорил:

– Мокша тебя звали… Или Морда. А еще знаю, что ты был сирота и все говорили, что ты бабий нагулыш. Бабий сын называли.

Так и не узнав своего прежнего имени, кромешник согласился по-прежнему отзываться на Рубца. Или Кривого.

У пары служителей Кощея, которых он знал, тоже были подобные клички – Белый и Поломанный. Последний и впрямь был поломанным – спина у него выпирала углом, как будто позвоночник не держал тело, – и все же он двигался, ходил, даже прыгал по скалам, когда выполнял задания Кощея. Ибо Кощей и мертвому мог дать немало сил и ловкости. А еще Поломанный уверял, что некогда его звали Хрольв. И все ждал, кто его еще так назовет, чтобы он мог больше узнать о своей прошлой жизни. Но эта его жалкая надежда лишь потешала Кощея и остальных кромешников. Ишь что удумал! Попал за Кромку – забудь о том, как жил раньше.

Но забывать не хотелось. Жизнь все же была жизнью, а тут, в царстве Кощеевом, только существование – серое, вечное, беспросветное. Один Кощей знал о том, что происходит в миру, и это оживляло его и развлекало. Кромешники порой слышали, как он смеется довольно, а то, наоборот, подвывает и вопит от ярости. В ярости Кощей становился страшен, мог любого изничтожить. Зато, если где-то в миру ему приносили жертвы, Бессмертный становился добрее. Если Кощей вообще мог быть добрым. В любом случае он становился спокойнее. Но подобное бывало редко. Кромешники не говорили об этом, однако понимали – жертв Бессмертному отдают все меньше. А если нет поклонения, любой самый могущественный чародей теряет силы. Даже тот, кто живет вечно.