Сын ведьмы

— Зато и не накажут никого, — стушевался перед таким напором честный поп и кивнул на толстую папку в руках писаря. — А то, судя по доносам, у вас в роте завёлся настоящий шайтан.

— Брехня — я — я, — махнул ладошкой унтер — офицер. — Один казачок шаманит помаленьку. Так то для пользы общего дела. Ещё в старину казаки так воевать умели: на врагов морок наводить, а братам раны огнём врачевать.

— Вот и поглядим на вашего казачка, — прищурился поп. — Я по окопам пройдусь, христианские души исповедую, а фельдшер в медпункте покараулит, понаблюдает за чудо — врачевателем. Семён, пробегись по всему батальону, чтобы раненых отправляли в медпункт первой роты. Говорят, тут целые катакомбы в скале вырыли.

— Да брешут люди, — скривился Берёзкин. — Так, комнатушку малую сотворили.

— Ну — ну, после покажешь бесовское творение, — бросил косой взгляд поп, заложил руки за спину и неспешной походкой направился к блиндажам на первой линии окопов.

Допрос у отца Онуфрия сразу не заладился, солдаты отвечали неохотно. На исповеди рьяно крестились, но лишнего не сказывали. Получалось: не видел никто воочию дивных подвигов чудо — богатыря Алёши Поповича. Ну, прикрылся дымовой завесой находчивый казачок, прополз в окоп, оказал медицинскую помощь раненым— ничего сверхъестественного. А что сам в пыли, как чёрт, вымазался— так для маскировки. То, что ночью дюжину австрияк в одиночку вырезал— никто в темноте не видел. Может, трупы давно там валялись. А, если и вырезал— так на то он и казак лихой. Наверняка, за линию фронта тоже ползал и расположение вражеской батареи артиллеристам показал. Однако и этот подвиг подтвердить нечем. Может, Щетинин сам батарею нащупал. А иначе, зачем всю ночь снаряды изводил, если казачок сразу цель обозначил? Щетинин, в любом случае, молодец! А казачок, выходит, и не при чём? Уличить шайтана можно было только в сотворении «чёрной комнаты» и нетрадиционной медицине.

Тут и Семён прибежал в блиндаж.

— Отец Онуфрий, там раненого в медпункт привели! — радостно улыбаясь, сообщил писарь.

— Чего весёлый такой? — удивился раздосадованный многочасовым опросом свидетелей усталый дознаватель.

— А вы идите, сами гляньте на… — Семён откровенно заржал, — «чёрную комнату».

Хитрый Семён был уверен в успехе. Пресловутую «чёрную комнату» он уже повидал, а поручение председателя комиссии выполнил весьма своеобразно. Сразу доложил командиру батальона, майору Вольдшмидту, о происках штабс — капитана Хаусхофера. Мало того, что казака второй раз лишают заслуженной награды, так хотят ещё знахаря в шаманизме обвинить. Поэтому майор приказал офицерам батальона в «грязных играх» не участвовать, и серьёзно раненых солдат немедля отправлять в полковой лазарет. А в медпункт первой роты вести только с царапинами. Позже и сам лично обещал подойти: «Подправить выводы комиссии».

Воинственный поп раздражённо распахнул входную дверь «шаманского логова» и… обмер от неожиданности. Из дальнего угла просторной белой обители на него сурово глянул святой лик иконы, подсвеченный пламенем лампады. Отец Онуфрий осторожно перешагнул порог и перекрестился на святые образа. Семён протиснулся следом, тоже осенил себя крестным знаменем, скромно умолчав, что это он сегодня установил в медпункте сей иконостас— знал, чем попа задобрить.

Онуфрий внимательно окинул взглядом высокий куполообразный потолок, только сильно вытянутый в длину. Комнату разделяло на две равные половины брезентовая штора. Сейчас она была наполовину отодвинута, и открывала спины санитара и фельдшера, склонившиеся за операционным столом. Солдат, раздетый по пояс, лежал без движений на дощатом столе. В ближней половине стоял ещё одинстол и, вдоль белых стен, расположились два ряда лежаков. В левом углу от входа устроен каменный очаг с дымоходом, в правом— занавешенные полки.

Отец Онуфрий поковырял носком сапога серую каменную крошку на полу, но пыль, будто приклеенная, не шелохнулась. Очевидно, перемешали с цементом и уложили… идеально ровным слоем! Стены и потолок тоже были идеально выровнены и чисто побелены. Онуфрий подошёл к стене и мазнул ладошкой побелку. Известь, смешанная с мелом, не испачкала руки, словно в смесь клея добавили!

— Семён, нож дай, — присел возле каменного очага поп.

В комнату вошёл Берёзкин и победно обвёл руками помещение:

— Ну, и где вы тут «чёрную комнату» видите!

— Сейчас, поищем, — взяв у писаря складной ножичек, разложил лезвие дотошный поп.

Онуфрий стал, натужно пыхтя, сверлить остриём ножа стену возле очага. Белая облицовка поддавалась усилию с трудом, но всё же настырному попу удалось проковырять воронку до самого природного камня. На срезе были видны рыжие следы спрессованной, а потом обожжённой глины. Также чётко обозначились тонкие верхние слои чёрной копоти и белой побелки.

— Ну, закоптили штукатурку, когда подсушивали, — пожал плечами унтер — офицер. — Так забелили же потом всю черноту. Зря глупые люди слух про «чёрную комнату» пустили.