Сын ведьмы. Дилогия (СИ)

— Ну, раз ты так со мной, старая подруга, то и я больше с тобою играть не буду, — мысленно пригрозил смертушке Алексей. Раньше он как — то даже не задумывался, что тоже, как и все, под острой косой ходит, и в любой момент и ему прилететь может. Но помирать в планы пацана не входило — ещё по миру побродить мечталось, дальние страны увидеть. Война для него уже стала надоевшей забавой. Надо же, с детства калечить и убивать врагов учился, а душа — то, оказывается, к исцелению страждущих тянется. — Не получишь больше, старуха, от меня жертвоприношений на кровавый алтарь.

И первым с жертвенного камня Алексей стащил собственное тело. Под действием обратной гравитационной силы, деревянные занозы медленно выползли из ран и отлетели в сторону. Следом с поверхности кожи взмыли в воздух, мутным облачком, частички крови, пылинки и весь инородный мусор, вплоть до бактерий. Когда грязное облачко уплыло в сторону, на спину Алексея опустился силовой щит, придавив кровоточащие раны, словно пластырем. Тело чуть опустилось к полу, но врачеватель нашёл баланс противоположных векторов силы и завис в воздухе, не коснувшись голой грудью каменных плит.

Керосиновая лампа, словно наполненный летучим газом шарик, снялась с крюка и воспарила к потолку. Затем подлетела ближе к Алексею и упала подле его руки. Стеклянный колпак разбился, а пламя, подпитываемое усилившимся потоком горючего к фитилю, начало быстро расти. Алый изгибающийся язык огня, словно живая змея, пополз по пальцам руки, потом по предплечью переполз на спину. Огненная змея, выгибая тонкое прозрачное тело, заскользила над кожей и, шипя, короткими укусами помечала каждую ранку. В глубокие раны змейка ныряла с головой, а мелкие лишь слегка лизала дрожащим язычком пламени.

И только Алексей закончил самоисцеление, заскрипели ржавые петли двери. В погреб спускали очередного покойничка. Алексей порывом воздуха загасил фитиль лампы и воспарил телом к выпуклому своду потолка.

Чертыхаясь, в тёмный подвал осторожно спустились санитары с носилками. Под сапогами захрустело разбитое стекло.

— Вот гадство. Лампа с крюка упала, — посетовал молодой голос. — Да ещё, слышь, палёным мясом воняет.

— А по мне, тут трупами воняет и керосином, — не согласился голос старика. — Ложи тело с краюшку, потом передвинем офицерика к стеночке.

— Не видно ни хрена, а я у мертвяка серебряный портсигар в нагрудном кармане заприметил, только на улице брать забоялся, — стащив тело с носилок, засуетился молодой санитар.

— Яшка, не сметь! — грубо дёрнул мародёра за плечо старик.

— Не оставлять же интендантам такое добро!

— Суета уляжется, всё по протоколу оформят, — урезонивал напарника старик.

— Нет. Это мой трофей!

— Трофеи на поле боя берут! Положь цацку на место, паскудник!

— Да погоди, Никодимыч, у офицера в карманах кителя ещё и часики, должно быть, завалялись. А можа ещё и деньжищи по карманам рассованы. Ведь целый полковник по погонам значится.

— Ты, Яшка, меня под трибунал подвести хочешь! — старик ухватил мародёра за шкирку и поволок к выходу.

— Дай хоть носилки забрать, — упирался Яшка.

— Апосля заберёшь, в следующую ходку, но уже без меня. Не хочу на паскудство твоё смотреть.

— Так мертвякам уж всё равно, а живым водочки выпить хочется, — оправдывался мародёр, порываясь вырваться из цепкой хватки старика. Но тот был неумолим, выволок Яшку из подвала и, захлопнув створки двери, запер на замок.

Алексею не требовалось освещения, чтобы разглядеть колдовским зрением звёзды на погонах полковника. От тела ещё исходило тепло, по всему видать, только что преставился. Алексею так жалко стало настоящего боевого офицера, который ему награды вручал и ещё такие замечательные книги подарил, что у пацана аж слёзы на глазах навернулись. С потерей контроля над телом, вернулась и чувствительность — острыми иглами кольнули раны на спине. Боль пробудила ярость. Казак решил сражаться со смертью до конца. Пусть не за себя, так за жизнь боевого товарища.

— Врёшь, не возьмёшь! — зверем взревел полевой шаман и прыгнул из — под потолка к брошенному на холодные камни телу офицера.

Дикая ярость затмила собственную боль от ран, даже подпитывалась от неё силой. Алексей достал из кармана зажигалку, последний дар казачьего есаула. Зажёг фитиль керосиновой лампы и подвесил её за проволочную ручку на крюк в потолке. Дрожащий свет от язычка пламени выхватил из тьмы бледное лицо полковника. Он не дышал, сердце не билось — шаман видел колдовским зрением все внутренние органы. Кровопотеря от осколочных ранений была не большая, полковника, очевидно, привезли в лазарет ещё даже в сознании. Но грубая транспортировка из саней причинила резкую боль, и от шока остановилось сердце, а затем и дыхание прекратилось. Доктор занят операцией, вот и командуют фельдшеры — кого на стол к хирургу нести, кого в морг тащить.

— Печкин даже меня, ещё живого, в покойники определил, — зло прорычал Алексей. — Эскулап недоделанный!