Сын вождя

Марина тоже молчала, обняв колени, положив на них голову и глядя в огонь. Что-то было особенное в этих минутах, нарушаемых только потрескиванием костра, что-то вечное и, казалось ему, связывающее их — его и Марину. И тогда он понял, что, если он сейчас не расскажет Марине всю правду о себе, эта возможность будет упущена и, может быть, упущена навсегда.

Он с усилием отвел глаза от огня, поглядел прямо в лицо девушки и тихо проговорил:

— Марина! Я хочу вам рассказать о себе всю правду. Можете вы меня выслушать? И вы поймете, почему я кажусь вам странным.

— Говорите, — сказала она, продолжая смотреть на огонь.

— Только очень прошу вас: пока я буду рассказывать, не смотрите на меня, а то мне будет трудно говорить.

— Хорошо, я не буду смотреть.

И он стал рассказывать, сначала запинаясь, часто взглядывая на нее и стараясь по ее неподвижному лицу угадать, какое впечатление производит на нее его рассказ. Потом он увлекся, осмелел, и тогда его речь полилась плавно и свободно. Он никогда еще не говорил так много о себе другому человеку, и сам удивлялся тому, что рассказ получается связным и обстоятельным. Он только не стал рассказывать Марине о недавней встрече с Новым Вождем, а просто сказал, что теперь судьба его, возможно, изменится к лучшему.

— Теперь, Марина, когда вы все узнали обо мне, вы понимаете, что вам лучше вернуться в санаторий одной и никому не говорить о том, что вы провели этот день со мной. Я помню дорогу назад: я вернусь один и скажу, что пошел прогуляться и заблудился. Может быть, все еще обойдется. Но что бы ни было впереди, я никогда не пожалею об этом дне, ведь это был самый счастливый, самый свободный день в моей жизни.

Он замолчал и опустил голову. Молчала и она. Некоторое время спустя он осмелел и, подняв голову, поглядел на костер. А костра уже не было, только серый пепел слегка дымил, да дрожал над ним разогретый воздух. Он посмотрел на Марину: она сидела все в той же позе, охватив колени и опустив на них голову.

— Что же вы молчите, Марина? — тихо окликнул он ее.

Она подняла голову. Ее веки покраснели и припухли, а все лицо было залито слезами.

— Вы плачете… обо мне?

Марина несколько раз подряд быстро кивнула головой и проговорила чуть осипшим голосом:

— Как… как же это может быть, чтобы в наше время, в нашей замечательной стране человека наказывали только за то, что он чей-то сын? Это… это несправедливо! Это все какая-то страшная ошибка! — И она заплакала навзрыд, как ребенок, уже не скрываясь.

Сын Вождя не знал, что ему делать, как ее утешить…

— А и не надо ее утешать, это святые слезы. Мир вам, детушки!

Оба вздрогнули и оглянулись на голос. Перед ними, опираясь на длинный посох, стоял древний старик с белой бородой ниже пояса, одетый во что-то серое и долгополое. Он был перепоясан широким кожаным поясом, похожим на солдатский, с пояса свешивалась петля длинных черных бус. На голове старика была черная круглая шапочка, из-под которой падали на плечи седые спутанные космы, за спиной на широких лямках висел холщовый мешок.

«Пастух? Или колдун какой-то?» — подумал Сын Вождя.

— И не пастух, и уж, конечно, никакой не колдун, — снова ответил на его мысли старик, — а недостойный слуга Господа Бога убогий старец Нектарий.

— Откуда вы, дедушка? — спросила Марина.

— А вон оттуда, с тех гор, деточка. — Старик кивнул в сторону белых вершин.

— Садитесь к костру, дедушка, — пригласила Марина и вскочила на ноги. — У нас есть еще хлеб и молоко. Хотите молочка?

— Молока я не пью, доченька, а вот от хлебушка не откажусь. Только тут есть его я не стану, с собой возьму. Я ведь не один живу, а с братьями. Будет нам на разговенье Петровского поста по кусочку мягкого хлебца.

Старец взял протянутый Мариной ломоть хлеба, скинул свой мешок, достал из него чистую тряпицу и бережно завернул в нее хлеб.

— Вам, детушки, уходить отсюда надо: за вами уже идут по следу дурные люди, и они совсем скоро будут здесь. Идемте со мной, я вам укажу другую, короткую дорогу назад, к городу. Только приберите тут все, следов за собой не оставляйте.

Почему-то Марина и Сын Вождя сразу же беспрекословно послушались отца Нектария и сложили в кошелку бутылки, салфетку и спички. Старец достал из своего мешка маленькую лопатку и, ловко ею орудуя, быстро закидал прогоревший костер землей. Поверх он набросал сухих ореховых листьев, и ни один лист не задымил и не вспыхнул.

— Ну вот, будто и порядок. Идите за мной, мои хорошие!

Старец повел их вглубь леса по какой-то ему одному видимой тропинке. Они прошли ореховую рощу насквозь, потом вошли в густой и перепутанный самшитовый лес, за ним вышли в темный пихтовник. Старец Нектарий шел легко, пристукивая посохом по сухой земле, но и молодые люди от него не отставали, хотя идти им, особенно Сыну Вождя, по лесу без дороги было трудновато. Несколько раз они поднимались в гору и снова спускались.