Сын заката

– Обещаю исполнить любые просьбы нэрриха Ноттэ, переданные мне, – сообщил герцог. – С тем отбываю, дела не могут ждать: город неспокоен, южане разыскивают цыган, северяне норовят сжечь ростовщиков, гвардия в смятении из-за болезни полковника.

– Я буду молиться за тебя, – серьезно сообщил мирза, поклонился Ноттэ и встал, намереваясь покинуть комнату.

– Очень надеюсь, что именно молитвы Башни окажут нужное действие, – гранд строго урезонил южанина. – Я постараюсь сохранить покой города в той мере, в какой могу.

– Если вам нужны мои люди, сообщите, – негромко закончил прощание граф Парма.

Ноттэ тоже поклонился. Проводил гостей до двери и плотно прикрыл её, вслушиваясь в безветрие большого особняка.

Слуги сидели по своим комнатушкам, стараясь отгородиться от нелюдей и сквозняков закрытыми дверьми: а ну как ночью гости обратятся в бесов и явятся стращать, а то и рвать душу? Старая цыганка шептала обрывки слов, не сплетая их во внятные фразы. Бродил по комнатам Гожо: то ли рассматривал дом, то ли запоминал на будущее, где что лежит из ценностей, удобных к выносу. Энрике молился и щелкал четками. Кортэ ушел в сад и рычал, рубил рапирой стонущий воздух – избавлялся от раздражения, гнал прочь жажду простоты бытия, вымеряемого золотом. Хосе сопел у окна, стараясь рассмотреть стремительные движения вооруженного нэрриха.

Вне стен особняка было тихо, чумная ночь черной кошкой легла на мостовую, предрекая уже своим присутствием беду, и никто не решался выглянуть на улицу…

– Пора, пожалуй, – поторопил себя Ноттэ.

Поднялся по лестнице, жестом позвал Энрике и зашагал к спальне, отведенной для больной плясуньи. Служитель догнал у порога, придержал рукой дверь, не дозволяя прежде времени её распахнуть. Шепотом, в самое ухо, выговорил с бешеным упрямством, памятным и по прежним временам:

– Мне проще умереть, чем вспомнить хоть одно движение еретического действа. Но я исполню волю гранда в том случае, если девушка выживет. Клянись, что будет так и – лечи. Немедленно!

– Надо же, ты еще способен замечать красивых женщин, – заподозрил Ноттэ, отступая на шаг и с интересом изучая изможденное лицо. – Помнится, ты считал меня своим должником, почему не напомнил о старых делах?

– Я молился и забыл прошлое, – нехотя, морщась и с трудом выговаривая слова, ответил Энрике. – Бог велел прощать. Я прощаю.

– Лучше бы ты думал своей головой, как велел тебе я! – без злости посоветовал Ноттэ. – Хулио, малыш, тебе тридцать девять, а выглядишь ты сушеной немочью. Ты – лучший боец юга, все же я сам занимался с тобой, пусть и недолго. Допущу, ты редко бывал трезв, соглашусь, ты очень редко не имел свежих ран и охотно припомню: грустить ты не умел вовсе… Мне больно видеть теперь тусклую тень прежнего друга. Гляжу – и ощущаю свою вину, путь и нет её на самом деле. Ты поздно сообщил то, что следовало, и я не успел, уже не мог успеть. Даже я.

– Ты умеешь бегать по воде, шхуна еще была в порту, – упрекнул Энрике, темнея лицом и забывая о дарованном недавно прощении. – Ненавижу… Как ты посмел не успеть?

– Шесть шагов по воде – вот и все, что мне было тогда доступно, а шхуна едва виднелась на горизонте, да пойми же!

– Но ты догнал их!

– Не я! – начиная раздражаться, Ноттэ зашептал громче. – В порту нашлась лодка с парусом, я вышел в море и увы, безнадежно отставал. Шхуна сгинула в ночи, казалось, ничего уже не изменить, ведь при самом удачном ветре ход корабля определяется парусом и корпусом, командой и много чем еще… Но мне повезло: лодку нагнал люгер, Вико был тогда мальчишка и мало что понимал, мы встретились впервые. Башня отправила его следить за мной, никак не помогать. Но мне помогли, «Гарда» достала шхуну и я пробежал свои шесть шагов… Только она уже была мертва.

Энрике отшатнулся к стене, осел на пол, некоторое время молчал, прикрыв глаза и упрямо перебирая четки, не помогающие ни забыть, ни простить, ни даже успокоиться.

– Ты давно живешь, – наконец глухо выговорил служитель, решаясь глянуть на нэрриха в упор, с неожиданной и полубезумной надеждой. – Скажи, души уходят окончательно – или все же в ереси древних есть смысл и мы… возвращаемся?

– Не знаю, возвращаетесь ли вы. Но скажу то, что мне понятно по опыту: возвращаться и помнить слишком больно. Если для людей есть круг рождений и смертей, он устроен милосердно. Вы не храните груз прежнего и каждый раз наслаждаетесь новым детством, взращиваете новые надежды.

– И заново расстаемся с ними, – усмехнулся Энрике. Встал, шагнул к двери, погладил полированное дерево и прошептал почти жалобно: – Ей девятнадцать, как раз бы все сходилось…

– Что, серые глаза и на голову ниже тебя?

– На голову ниже, в точности тот рост, – упрямец не заметил второй приметы. Грустно улыбнулся: – Я помогал её матери ухаживать, поил… ты прав, я заметил сразу. И родинка на руке… Мне вдруг показалось: она танцует, пожалуй, не хуже, и нрав схож, если смогла разозлить Эо.