Сын заката

Исключив из боя еще трех лучников Кортэ громко пообещал переименовать остальных в орден Одноглазых молочников, тем подпортил еще один выстрел и умерил пыл еще двух вояк. Позиция у берега, как и предсказывал опытный сын заката, оказалась удобна. Несколько скал у самой воды давали укрытие и позволяли перемещаться, в то время, как у нападающих не было ни маневра, но возможности обойти врага и напасть со спины. Озеро охраняло тылы надежнее любой стены…

Багряные сменили тактику и пошли в ближний бой, рыча нечто, слишком мало похожее на молитвы. Лишь тщательно прислушавшись, Кортэ опознал сдобренный проклятиями канон изгнания бесов. Злить орденцев, поясняя свое происхождение и отличие от врагов рода людского, нэрриха уже не стал, сберегая дыхание.

Багряные не допускали в охрану гранда людей с дурной подготовкой. Для нэрриха с опытом и уровнем Ноттэ противники могли бы показаться простыми, но сын тумана придерживался иного мнения, постепенно отступая к воде и поглядывая на скалу, на её тень, предательски медленно ползущую к невидимой черте, обозначенной Ноттэ.

Пока что Кортэ успевал и укорачивался, он еще не устал и даже мог позволить себе исполнение обещанного, то есть не убийство, а лишь нанесение ран. Но время шло, усталость сокращала скорость движений, а число рычащих поборников веры вроде и не убавлялось. Кортэ хмурился и недоумевал: сюда, похоже, прибыло не менее сотни бойцов! Откуда они взяли столько лошадей? Как смогли незамеченными покинуть город, ведь нет сомнений: ни гранд, ни герцог о «подвигах» багряных даже не догадываются.

Первую рану сын тумана получил как-то на редкость нелепо, и испытал даже не боль – обиду на себя самого, упустившего важное и расплатившегося вполне заслуженно. Уже поверженный служитель, сочтенный бессознательным, дотянулся до чужого кинжала и распорол ногу нэрриха ниже колена.

Сразу стало теснее и опаснее на берегу, сразу сделалась вдвойне желанна способность старших опираться на воду хотя бы для одного шага, позволяющего порой не просто увернуться – выжить… Пока Кортэ везло, но теперь он осознавал все полнее, что держится именно на озлоблении и ошибках врагов, то есть – на чистом везении, поскольку сил и опыта не хватает, усталость копится, а проклятый Ноттэ наверняка нанес черту там, куда тень вовсе никогда не добирается. Или время движется как-то неправильно? Наконец, если разобраться, что вообще забыл на этом берегу он – нэрриха Кортэ, не способный заболеть чумой и не желающий сочувствовать глупым затеям людишек, живущих так мало и безрадостно, что преждевременная смерть для них – почти что пустой звук…

Стрела прошила тело с коротким хрустом. Дыхание оказалось выбито, на губах вскипела розовая пена. Стало еще сложнее двигаться, густой воздух не тек в легкие, лишь затыкал горло. С дальнего берега донесся испуганный крик – и Кортэ впервые за время боя то ли вспомнил, то ли осознал: гвардеец там! Хосе упрямо ждет, он вынужден со стороны наблюдать за происходящим. Стало вопреки прежним мыслям, вопреки боли, жаль нелепого мальчишку, третьего сына рода, в котором и первый-то сын наверняка наследует пустоту в кошеле и сомнительное уважение к имени, давно ставшему лишь эхом былого величия. Но эта глупая людская придумка для ловли наивных мальчишек – честь – тоже требует противного здравой логике и уверяет: у тебя, дон Хосе, есть право ввязаться в чужой бой, непосильный и заранее безнадежный.

Вторая стрела клюнула Кортэ в плечо и отбросила далеко, уронила в воду, красную от крови, прохладную, дарующую краткое и бессмысленное мгновение облегчения.

Кортэ еще успел извернуться и уйти от удара клинка, почти встал – но в спину с хрустом врезался тяжелый топор на длинной рукояти.

Вода с плеском приняла тело, мир, отрезанный этим последним для сознания ударом, сразу сделался чуждым и отстраненным… Дальнейшее знал только ветер, в его дыхании сын тумана ощущал, как глупые люди радуются своей глупой победе, как они топчут опустевшее тело, как рубят его, уподобляясь мясникам. Как далеко – на другом берегу – воет, уткнувшись в ладони, мальчишка Хосе, уверенный, что теперь багряные пойдут по тропе. Достигнут острова и тогда уже никто не помешает заступить им дорогу и отомстить, и тоже узнать, каково это – когда твою жизнь разрубают мясницким топором.

Ветерок насмешливо шевельнулся и взялся за дело, сгоняя к берегу редкие перья тумана, удивленно осознавая в себе силу и возможность для исполнения дальнейшего – здесь и теперь.

Нэрриха Кортэ обманул сына заката, заверяя: он не знает многого важнейшего о природе подобных себе. Чего только не сделаешь, чтобы стать героем в глазах избранного учителя, чтобы обречь его, совестливого, взять тебя в спутники и сделать личной неотъемлемой обузой не на год и не на два…