Сын заката

Торг грелся медленно, как и камни, остывшие за ночь. Кортэ ругался все грязнее, входя в настоящий раж, багряный грешил не меньше, открыто проявлял азарт, недопустимый для истинно верующего. В скалах сопели от зависти тайные еретики, рычали от праведного гнева фанатики, те и другие желали уничтожить сына тумана – исчадье бесовства, отвратительно и воистину непомерно богатеющее прямо на глазах…

– Пять семьсот, закончим на этом, – наконец выдохнул служитель, стирая пот со лба и ощущая нескрываемую, сквозящую в рассеянной улыбке блаженную легкость, знакомую всем игрокам, достигшим упоения уже от самой игры, независимо от её итога.

– Вексель при тебе? – благосклонно поинтересовался Кортэ, испытывая тот же душевный подъем, даже восторг победителя: он изначально не наделся поднять цену выше четырех тысяч.

– Можно написать договор на обороте послания патора, это будет безусловным знаком к исполнению, – заверил багряный.

Кортэ кивнул и отвернулся к озеру, не интересуясь суетой с чернилами, слишком мелкой для такого дорогого наемника. Хотелось подпрыгнуть и закричать в голос, называя себя великим: еще ни разу ему не предлагали за найм столь интересной суммы. Голова гудела, жажда обладания золотом вынуждала то и дело чесать ладони. Почти шесть тысяч! Стоило связаться с Ноттэ – и вот она, слава…

Сын тумана вошел по пояс в воду и с наслаждением окунул лицо в холод, каплющий звонким рассветным золотом из горстей. Почти шесть тысяч. Он уже видит перед мысленным взором эту кучу золота, сокрытую в подвалах ростовщика. Гладит рыжие блики волн и предвкушает хлопоты: получить, пересчитать, запоминая каждую монету, взвешивая подозрительно-тонкие и стертые, щупая края там, где красота округлости подпорчена при удалении избытка веса. Налюбоваться на свое богатство… и остыть к нему. Странно устроена жизнь. Оказывается, всю прелесть неправедного найма можно прочувствовать еще до совершения сделки.

– Готово, извольте проверить и подписать, дон Кортэ, – предложил служитель, и в его голосе зазвучали повелительные нотки успешного нанимателя.

Сын тумана вернулся к месту торга, звучно шлепнулся на камень мокрым задом в мокрых штанах. Принял листок, покосился на замершего рядом услужливо-высокомерного носителя багряной рясы, почти восстановившего природный цвет лица. Ненадолго, – хмыкнул про себя Кортэ. Старательно и без спешки прочел текст, вздохнул.

– Удачное начало дня…

– Вот перо.

– Вижу. Одна беда, тут не все ладно с текстом. Надобно вписать: в придачу нэрриха Кортэ желает получить сан патора. Я уступил четырнадцать тысяч, должен ведь я как-то возместить потери.

Багряный со свистом выдохнул, снова бурея бычьей шеей. Перо жалобно хрустнуло в его кулаке, чернильница полетела прочь и украсила кляксой скалу – высоко, нарядно. Кортэ бережно подцепил за наплечник готового удалиться переговорщика. Порылся в его кошеле и забрал себе королевский перстень. Так – впрок, вдруг да получится вернуть вещицу надменной Изабелле – и в обмен затребовать ответ на интересный вопрос?

Багряный, походя придушенный под локтем, сопел и вырывался. Наконец, нэрриха его оттолкнул, завершив обыск.

– Видишь ли, меня тяготит грядущая слава единоличного уничтожителя ордена Постигающих свет. Посему я объявляю, пока мы еще не прервали перемирия: убивать вас я не стану – ну, по мере сил, пока буду контролировать себя. Лучше позабочусь о переименовании вас в орден Одноруких дураков. Понял ли? Жгуты заготовьте, костерок запалите, чтобы культи прижигать. Святость святостью, но зараза, ведь она – еретичка…

– Будь ты проклят!

– А как же бог, установивший добродетель всепрощения? – крикнул Кортэ вслед служителю, резво бегущему к скалам. Проводив его свистом и шуточками, рыжий нэрриха подобрал оружие, отступил к берегу, зло упрекая багряных: – Дураки… Имя выучили, усвойте и повадки! Я – сын тумана, может и не старший из живущих, но в торге сильнее меня нет никого! Я однажды молочницу довел до корчей, отторговывая стертый медяк!

Стрелы сорвались в полет кучно и зло, подтверждая: не только молочницу можно довести до невменяемости. Кортэ издевательски расхохотался, гордясь собой: даже меткие лучники или хладнокровны, или пьют молоко, он так и сказал, портя второй выстрел и выясняя, как много грязных слов знают служители вопреки своему сану и привычке к молитве…

Уворачиваться от стрел было куда сложнее, чем Кортэ ожидал. В скалах засели, как теперь стало очевидно, не пять или десять лучников, а все два десятка. То есть – уже семнадцать. Крошечные, в ладонь длиной, стальные стрелки, подобные иглам – обычное оружие у любого запасливого нэрриха. Для метания таких стрелок не требуется лук, только навык резкого, невозможного для людей движения пальцев.