Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Ветра снаружи не было, а если он и дул, то очень слабо. Из-за стены слышался сухой, то и дело замиравший, но неумолчный шорох зернистого снега. К шороху примешивались другие шумы. Тихо жужжал примус, поскрипывал и кряхтел фюзеляж, а иногда вдалеке гулко лопался и трещал лед.

Но теперь Алексей был уверен, что снаружи доносится еще один, хорошо знакомый ему звук: далекое гудение самолета.

Водопьянов узнал его сразу. Он прислушался: сомнений быть не могло — самолет!

— Самолет! Господи, самолет! — закричал он. — Самолет над нами! Руперт! Проснитесь, проснитесь! — кричал он по-русски.

Руперт не шевелился. Он слегка застонал, словно желая показать, что слышит, но глаз не открыл.

Гудение самолета приближалось, и Водопьянов пришел в неистовство. Завороженный, боясь, что этот нарастающий шум, этот голос надежды в любую секунду умолкнет, Алексей подполз к Ройсу и, дергая его за волосы и бороду, снова закричал:

— Проснитесь же! Самолет! Над нами летит самолет! Да проснитесь же, Руперт, слышите! Ради ваших детей, проснитесь!

Алексей перегнулся и укусил Ройса за ухо.

Ройс завозился, разлепил вспухшие веки. Он бессмысленно смотрел на Водопьянова, но тот снова и снова выкрикивал одно и то же слово: «Самолет!» — и Руперт наконец услышал; он с трудом выдирался из цепких объятий сна и никак не мог сообразить, что делает около него этот русский и почему у него такое дикое, искаженное лицо.

— Одевайтесь и бегите на лед! Скорее! Надо подать им сигнал. — Водопьянов немилосердно тряс и колотил его, но Ройсу это исступленное лицо по-прежнему представлялось чем-то призрачным, нереальным. Алексей от волнения перешел на русский, но тут Ройс сам услышал звук мотора.

— Можете вы встать? — умолял русский. — Вставайте!

В потемках сознания Руперта забрезжила мысль. Он старался удержать ее, но она ускользала.

Он все-таки встал, как в дурмане, и, раскачиваясь, двинулся к выходу, но споткнулся и упал на Водопьянова — тот заскрежетал зубами от боли. Руперт с трудом поднялся и произнес:

— Подождите… Ради бога, подождите… — Он схватил фонарь, но на пороге свалился опять. Свет погас, и Водопьянов снова застонал. Ройс лежал неподвижно и слышал, как Алексей возится рядом, перекатываясь в своем мешке: русский пытался в потемках отыскать и зажечь фонарь. Руперт изумился, когда Водопьянову удалось это сделать.

Фонарь загорелся и осветил дрожащее, потное, восковое лицо Алексея.

— Надо пробить стену и выбраться, Руперт. Я не могу.

Водопьянов лежал без сил; Руперт встал и начал бить лопатой в стену тоннеля, но смерзшийся снег не поддавался его слабым ударам. Он побрел в фюзеляж, споткнулся, упал, поднялся на ноги, нашел топор и стал рубить стену.

Самолет, видимо, шел невысоко, он гудел теперь совсем близко. Руперт рубил из последних сил и не мог пробиться наружу.

— Сильнее! — умолял Водопьянов, лежа на полу. — Если ты не выйдешь, — заклинал он по-русски, — они улетят…

Гул мотора достиг предельной силы, самолет летел, правда, не над головой, но где-то совсем рядом; Руперт рубил стену, но безуспешно.

— Не могу, — сказал он. — Бесполезно.

— Можешь, — приговаривал Водопьянов по-русски, слыша, как начинает затихать шум мотора. — Ради всего святого, давай! Руби! Это последняя надежда. Ты должен пробиться!

«Что он там лопочет?» — пронеслось в мозгу Ройса.

Русские слова не проникали в его сознание; однако он нанес еще один отчаянный удар и, на устояв на ногах, рухнул в снег. В стене зияла дыра. Остальное было просто: он встал и принялся обрубать ледяные закраины бреши. Лед крошился и отваливался кусками; образовался довольно большой проем.

— Фонарь возьмите…

У него занялся дух от холода и стало тошнить, но он, схватив фонарь, протиснулся наружу. После долгого заточения он был поражен открывшимся простором и невероятной синевой льда и ночи. Воздух был совершенно прозрачен. Мир казался таким огромным и пустым, что он на миг забыл с самолете.

Холодный воздух, входивший в его легкие, заставил его очнуться. Он пришел в себя. Где самолет? Он повернулся в ту сторону, откуда слышалось гудение. Самолет был недалеко. И только сейчас, подняв голову, Ройс заметил, что темнота вокруг— это темнота полдня, а не полуночи. Небо слегка светлело на юго-востоке.

Он увидел самолет. Огни его мерцали, тихо гудели моторы.

— Назад! — закричал он.

Самолет уходил. Ройс яростно размахивал фонарем, чтобы с самолета могли его увидеть; но его не увидели. Спотыкаясь, он бросился вслед за самолетом — только какой в этом был прок? Самолет уходил на юг, к светлому горизонту; он шел не очень высоко, но с каждой секундой становился меньше и меньше.

Глава восьмая

Ройсу сделалось страшно, он вдруг осознал, что ведь они чуть было не умерли; воля к борьбе постепенно оставляла их, они покорно дожидались последнего часа.

Внешний мир его спас. Не чистый воздух, а именно сам мир — белая студеная ночь, необъятность бледного безжизненного горизонта, о котором они забыли в своем убежище.

— Довольно жить как насекомым в коконе, — слабым голосом объявил он Водопьянову: его еще мутило.