Сыночкина игрушка (СИ)

Солидный мужчина! Простой, надёжный. Не без недостатков, само собой, да только она и не гналась никогда за идеалами. Идеалы долго не держатся. Светка вон сочинила себе волшебную жизнь – и что, где она теперь? То-то же!

Не переставая хихикать, Марина поднялась с кровати и тихонько озвучила ещё одну крамольную, но такую сладкую мысль:

– Андрей Семёнычу лежебоки в жёны не нужны!

Она чувствовала себя молодой и прекрасной. Она и была молодой и прекрасной в то утро, как и любой влюблённый человек.

56.

Дядька Митяй ковылял по улице, а за его спиной, как круги на воде от брошенного в озеро камня, расползались слухи. Магия сплетен, древняя, как мир, трещала и искрила. Новость об ужасном злодеянии многим известного и многими уважаемого человека, бывшего охотника и едва ли не героического отца умственно отсталого парня, катилась по Грачёвску, обрастая всё новыми и новыми подробностями. Неизменными в этих сплетнях оставались лишь три момента: Андрей Семёнович – жестокий зверь в человеческом обличии, Катя растерзана в его гараже, а дядька Митяй избит до полусмерти.

Шаркающий по дороге старик кожей чувствовал, как электризуется атмосфера городка. Воздух густел, предметы на улице обретали болезненную чёткость.

– Андрей Семёнович! – ревел он громовым басом, стоило кому-то появиться в поле его зрения. – Скорухин избил меня! Украл девочку! Убил её в сарае!

Люди шарахались при виде залитого кровью сумасшедшего. Они вжимались в стены, прижимая ладони к широко раззявленным ртам и тараща на него глаза. Но едва он проходил, будто безумный пророк, как за его спиной слышались трескучие возгласы:

– Что? Что он сказал? Избил? Украл?..

Пересуды, кажется, наполняли старика силами. Дмитрий Юрьевич не бросался обвинениями. Он обличал, гордо расправив плечи и подняв голову.

57.

Катя снова застыла на границе между реальным миром и его мутным отражением, в котором существовали лишь серые тени и отголоски былых страданий. С неожиданной и непрошенной чёткостью девушка вдруг осознала, что чудовищные тени, которые так напугали её в прошлый раз – никто иные, как предыдущие жертвы маньяка.

Расплывчатые силуэты снова выросли из тёмных углов комнаты, куда толком не долетал свет слабой лампочки. Они пульсировали, искажаясь в так с тем, как пульсировала боль в измождённом Катином теле. Они больше не набрасывались на неё, не глумились и не злорадствовали. Вместо искажённых злобой морд и когтистых лап из небытия выглядывали плачущие лица и руки, пальцы на которых скрючило от боли.

Тени манили её к себе. Тени приняли девушку как одну из них. Как очередную несчастную, замученную кровожадным чудовищем.

– Здесь не будет счастья… – донёсся голос диктора, в прошлый раз суливший девушке страдания и страшную смерть. – Не будет освобождения. Не будет света. Ты станешь одной из нас. Ты уже одна из нас. Одна из нас. Одна из нас…

– Одна из нас… – глухо рыкнуло безногое нечто из-под койки.

– Одна из на-а-ас! – зашлись в сиплом многоголосом вое серые силуэты на стенах.

Кате захотелось, чтобы всё закончилось. Захотелось вырваться из подвала и бежать, бежать… не обращая внимания на боль, не думая о том, что на спине расцвёл уродливым цветком огромный синяк, два или три ребра наверняка сломаны. Не задумываясь о том, что, пнув её в живот, маньяк скорее всего отбил ей некоторые из внутренних органов. Что удар головой об бетонный пол наверняка не обошёлся без сотрясения.

Но, даже будь дверь открыта, у девушки не хватило бы на побег сил. Поэтому она лишь замотала головой из стороны в сторону, словно споря со своими потусторонними собеседниками. Тени завыли разочарованно. Тени завыли зло и осуждающе. В голосе монстра под койкой зазвучала жадность.

– Одна из нас!

Катя глубоко вдохнула, чувствуя, как расправившиеся лёгкие больно нажали на что-то в животе. И крикнула во всё горло:

– Нет!

Тени дрогнули и зашевелились быстрее, словно боясь, что ещё немного – и девушка вырвется из их гостеприимно распахнутых объятий. Они судорожно задёргались на стенах и в тёмных укрытиях, стремясь добраться до неё, дотронуться хотя бы кончиками пальцев, оросить своими слезами, сжать в объятиях, впитать угасающее тепло её тела…

– Нет! Нет, нет, нет!

Катя раз за разом выкрикивала одно и то же слово, словно примитивное и древнее заклинание, которое знают даже грудные дети, плачем отгоняющие высунувшихся из шкафов монстров. Она кричала, чувствуя, что с каждым её воплем тени отступают всё дальше, напуганные громким звуком. И поэтому она снова и снова хватала ртом воздух и вопила, отчаянно и зло.

Когда силы оставили её, и боль в лёгких стала настолько сильной, что она могла дышать лишь короткими прерывистыми глотками, Катя поняла, что она проиграла битву. Сейчас эти тени уволокут её к себе, в холодное серое небытие, и она тоже будет проводить вечность, шурша под узкой железной койкой, завывая, не в силах отделиться от серой бетонной стены, или голосом диктора с давно забытого коротковолнового канала объявлять смерть новым мученикам…