Сыночкина игрушка (СИ)

Она уже почти ощутила, как холодная сталь полосует ей горло, разрезая тонкую кожу и вгрызаясь в плоть… Как нечто странное пронеслось у неё над головой, истошно вереща. Рука маньяка, продолжавшая держать её волосы, дёрнулась назад так сильно, что шея едва не сломалась, дико выгнувшись назад. А потом к ней вернулась возможность дышать. Катя попыталась подняться на ноги, хотя бы привстать, чтобы добраться до такой близкой в этот момент двери, но силы оставили её. Чернильная тьма расползлась перед глазами, и она уронила голову на пол, гулко стукнувшись лбом о бетонный пол.

79.

Пашка не собирался бить Андрея Семёновича. Он вообще ничего делать не собирался – в тот момент, когда Андрей Семёнович уже готовился поднести клинок к горлу девчонки, управление его телом как будто перехватил кто-то другой. Пронзительно закричав, он сделал всего один шаг для разгона и прыгнул, грузно и неловко, как прыгнул бы любой человек, не привыкший драться с равными противниками. Ему стоило бы выставить вперёд руки и ноги, чтобы смягчить падение, но не сделал он и этого. Пролетев над Катиной головой, как набитый тряпьём мешок, он боком врезался в маньяка, лишь чудом разминувшись с ножом в инстинктивно дёрнувшейся вверх руке.

Удар вышел слабым. Большую часть работы выполнила масса его тела. Андрей Семёнович попытался остановить его полёт и, не находись он в такой неудобной позе, у него наверняка получилось бы. Но он стоял на одном колене, отставив вторую ногу в сторону – и потому повалился назад, увлекаемый инерцией сына. Коротко и недовольно звякнул нож, чиркнув лезвием по стене.

Маньяк и его отпрыск вскочили на ноги одновременно. Один – переполненный застилавшей глаза яростью, второй – охваченный переходящим в панику страхом. Поднявшись, они замерли друг напротив друга. Оба тяжело дышали, медленно приходя в себя. Оба круглые, разжиревшие от обильной дешёвой еды. Со слоновьих размеров руками и ногами, они казались доисторическими чудовищами по сравнению с хрупкой девушкой, лежащей ничком на полу. И эти чудовища собирались начать битву.

– Зачем… – Андрей Семёнович повёл рукой, показывая, о чём именно он говорит. – Зачем ты, скотина…

Он так и не смог закончить свой вопрос, но Пашка его понял. Либо просто не смог больше удерживать в себе то, что считал нужным сказать.

– Она согласилась, папка! – парень шумно сглотнул. – Сказала, что согласна. Моя жена.

Пальцы Андрея Семёновича сжались, на руке вздулись буграми мышцы. Ему требовалось приложить титанические усилия для того, чтобы не решить проблему так, как у него получалось лучше всего. Он ведь старался быть хорошим отцом, как ни крути.

– Мы не можем взять её с собой…

– Можем! Можем! – Пашка топнул ногой, протестуя. – Можем взять!

По щекам умственно отсталого, сверкая в свете слабенькой лампочки, ползли слёзы. Из левой ноздри вытекла прозрачная сопля и застыла, дрожа, на губе. Зрелище это вызывало одновременно жалость и отвращение. И если бы победила жалость, Андрей Семёнович, возможно, позволил бы дурачку забрать своё сокровище. Какая разница, где её кончать? В подвале, в лесу, на берегу Дона, на дороге…

Но победило отвращение. Отвращение и смутная тревога – маньяку показалось, что Катя слабо пошевелилась на полу.

– Нет. Не можем. Баста. Отвали в сторону!

И, привычно толкнув сына плечом, Андрей Семёнович направился к девушке. Он принял окончательное решение, и Пашка может хоть обораться! Девка сдохнет прямо сейчас, на бетонном полу, как собака!..

Боль в правой руке была настолько сильной и неожиданной, что Андрей Семёнович вскрикнул. Ему даже показалось сперва, что он зацепился за что-то, торчащее из стены, предплечьем. Потом – что ему сдавило руку челюстями капкана, невесть как угодившего в комнату. И только после всех этих панических и бредовых мыслей он осознал, что его схватил Пашка. Маньяк удивлённо посмотрел на свою руку. Пальцев сына не хватило, чтобы обхватить её целиком, но держал он крепко. Кривые и толстые, Пашкины пальцы так глубоко впились в кожу отца, что тот понял с первого взгляда: синяки будут знатные. Подстёгнутая болью, ярость подкатила к горлу, обжигающая, как поднимающаяся из глубины пустого желудка желчь.

– Отпусти…

Андрей Семёнович дёрнулся. Пальцы сжались сильнее. На Пашкином лице читались ужас и отчаяние, он медленно и мелко поворачивал голову из стороны в сторону, словно умолял самого себя послушаться отца. Но непослушные руки жили своей жизнью.

– Папка… Она…

Андрей Семёнович перехватил нож из правой руки в левую ловким, едва ли заметным глазу движением. Человек новый и не привыкший к его методам едва ли успел бы среагировать, но Пашка моментально понял, что собирается делать его отец. Он сотни раз видел, как запертые в подвале жертвы, изуродованные и страдающие, висли на своём мучителе. И как тот сбрасывал их, ловко чиркнув кончиком ножа по сведённым судорогой отчаяния пальцам.