Сыновья

Этим он успокоил брата, а когда подали кушанья, то Ван Средний, будучи гостем, постарался и съел, сколько смог, потому что жадничать, хотя денег у него было много, вошло у него в привычку, и он не мог удержаться, особенно, если платить приходилось не ему. Он не в силах был отдавать старое платье и ненужные вещи слугам, как делали другие, а тайком относил их к закладчику и что-нибудь на этом выручал. Так и теперь: будучи гостем, он не мог не наесться доотвала, хотя был человек воздержный и не привык объедаться. Но он принуждал себя и ел через силу, так что целые два дня после этого не чувствовал голода, и тем непонятней была эта жадность, что в ней не было никакой нужды.

Он поступил именно так и в это утро; за едой братья совсем не разговаривали и, дожидаясь, пока слуга принесет новое блюдо, сидели молча и разглядывали комнату, потому что обсуждать какие бы то ни было дела за едой вредно для пищеварения.

Братья не знали, что это был тот самый чайный дом, куда ходил когда-то их отец, Ван Лун, и где он нашел девушку Лотос, певицу, которую взял себе в наложницы. Ван Луну он казался чудесным местом — этот удивительный и прекрасный дом с портретами красавиц, написанными на полосах шелка и развешанными по стенам. А для его сыновей это был самый обыкновенный чайный дом; им и во сне не снилось, чем он был для отца и как он входил сюда, робко и пристыженно, чувствуя себя деревенщиной среди горожан. Нет, сыновья его сидели в шелковых халатах, спокойно посматривая по сторонам; и люди знали, кто они такие, и спешили встать и поклониться им, если братья смотрели в ту сторону; слуги бросались угождать им, сам хозяин подошел вместе со слугами, которые несли нагретое вино, и сказал:

— Это вино из только что открытых кувшинов, я сам своими руками сломал ради таких гостей глиняную печать.

И он еще не раз подходил и спрашивал, все ли здесь им по вкусу.

Да, так принимали сыновей Ван Луна, а в дальнем углу все еще висела полоса шелка, на которой была нарисована Лотос, тоненькая девушка с бутоном лотоса в маленькой руке. Когда-то Ван Лун смотрел на нее с сильно бьющимся сердцем и помутившимся рассудком, а теперь он умер, и Лотос стала совсем не та; на ее портрет, потемневший от времени и засиженный мухами, никто уж не смотрел, и никому не приходило в голову спросить: «Кто эта красавица, чей портрет висит в углу?» Нет, сыновьям Ван Луна и во сне не снилось, что это портрет Лотоса и что когда-то она могла быть такой.

Они долго сидели здесь за едой, и все смотрели на них с уважением, и хотя Ван Средний старался из всех сил, он все же не мог съесть столько, сколько старший брат. Ван Средний больше не мог проглотить ни куска, а Ван Старший все еще ел с аппетитом, запивал вином и причмокивал толстыми губами, смакуя его, и снова принимался за еду, пока не покрылся весь потом и лицо у него не заблестело, словно смазанное маслом. Теперь и он не мог больше проглотить ни куска и откинулся на спинку стула; прислужник принес полотенца, отжатые в кипятке, и оба брата вытерли головы, шеи и руки; прислужник унес остатки кушаний и вина, убрал со стола кости и объедки, принес свежего зеленого чая, и братья приготовились начать беседу.

Утро наполовину прошло, и чайный дом был полон мужчин, которые так же, как и братья, пришли поесть в тишине, без женщин и детей, а после еды поговорить с друзьями, выпить чаю и послушать новости. Ибо мужчина не знает покоя в своем доме среди женщин и детей, так как женщины кричат и визжат, а дети плачут, ибо такова их природа. А здесь, в этом доме, было покойно, и от степенного говора стояло деловитое жужжание мужских голосов. И тогда, в этой мирной обстановке, Ван Средний достал из-за пазухи письмо, вынул его из конверта и положил на столе перед братом.

Ван Старший взял его, громко откашлялся, прочищая горло, и начал бормотать, читая письмо. После нескольких слов обычного приветствия Ван Тигр писал о деле, буквы были похожи на него самого, черные и прямые, смело набросанные кистью:

— Шлите мне, сколько найдется, серебра, потому что мне нужна каждая монета. Если вы дадите мне в долг, я возвращу долг с процентами, когда завершу то, что начал. Если у вас есть сыновья старше семнадцати лет, посылайте их ко мне. Я воспитаю их и возвеличу так, как вам и не снилось, потому что мне нужны люди, родные по крови, которым я мог бы довериться в моем великом деле. Пришлите мне серебро и пришлите своих сыновей, потому что у меня нет родного сына.

Ван Старший прочел эти слова и посмотрел на брата, а брат посмотрел на него. Потом Ван Старший сказал изумленно:

— Говорил ли он тебе когда-нибудь, что у него за дело, помимо службы в армии у какого-то генерала на Юге? Странно, что он не сказал, что собирается делать с нашими сыновьями. Не для того у людей сыновья, чтобы бросаться ими зря, неизвестно для чего.